Кажется, я выкрикнул эти слова в темноту. И вдруг понял, что кричу напрасно. Никто не подсажет мне, что делать. Некому тут подсказывать… Мне захотелось вскочить — и бежать, сломя голову, бежать, куда глаза глядят… Ведь это не джунгли, не тайга! Большой лес, да, но в нём живут люди, и я к ним обязательно доберусь… а потом вернусь за Энтони. Вернусь, непременно вернусь, вот только сам выберусь, чтобы привести помощь, некому же больше её привести…
И тут я понял ещё одну вещь. Сейчас я вскочу и на самом деле побегу прочь. Потому что это — СТРАХ, страх мне диктует, самый подлый страх — за себя, когда перестаёшь думать о других…
О друзьях перестаёшь думать.
Странно. Но ведь я никогда и не думал об Энтони, как о друге…
Я встал. Подошёл к лежащему англичанину. И, пробормотав: «Поехали!» — начал взваливать его — невероятно тяжёлого! — на спину…
…Плохо помню, как волок Энтони. Комары в самом деле кусались на ходу маньше, но в непроглядной темноте я несколько раз падал, запинаясь о какие-то коряги, рассадил себе лоб и понял это только от того, что в рот начала литься кровь — стекала по переносице на губу. Энтони больно валился сверху, как мешок с мукой, придавливал так, что вышибало дух. А потом я начал падать просто так. Сперва удивлялся, с чего это шлёпаюсь на ровном месте, но потом дошло, что я просто смертельно устал. Меня подташнивало от напряжения, а ноги заплетались…
Не помню, сколько я так шёл. Темнотища стояла жуткая, я даже на часы не мог посмотреть — вернее, смотрел, но без толку, пока не вспомнил про коробку с «набором для выживания» во внутреннем кармане камуфляжа. Я позволил себе остановиться, уложил Энтони на траву и, сев рядышком, достал коробку. Снял полоску скотча, которой она была заклеена по крышке и извлёк свето-кристалл.
Было шесть минут четвёртого. Дождь не дождь, тучи не тучи, но скоро начнёт светать… Комары снова налетели, я потащился дальше, пытаясь вспомнить карту, но мысли путались. Наконец я свалился капитально, повозился и понял, что с Энтони встать не смогу. Тогда я выполз из-под него, вцепился в воротник камуфляжа и потащил волоком. Этот чёртов лес обязан был где-то кончаться. Обязан. Или я уже иду по кругу, как начинает ходить заблудившийся, потерявшие ориентировку человек? Но если остановиться надолго, комары замучают…
Рассвет застал меня на ногах. Медленный, неохотный, как бывает в дождливое утро — казалось, он вообще не собирается входить в лес. Но я уже видел деревья, видел Энтони, видел свои руки — правда, не чувствовал их, на голой коже тут и там сидели комары. Надо было выбираться на открытое место и посмотреть, куда идти. Энтони мне очень не нравился — он дышал со свистом, губы потемнели, глаза запали. Да что же с ним такое?! Кровь, похоже, всё-таки перестала идти, повязка присохла.
В спину подуло ветерком. Я оглянулся — и остановился, пытаясь понять, что передо мной. Почему-то я стал хуже видеть.
Дождь прекратился, на большой поляне было настоящее утро, и небо на востоке за деревьями — чистое-чистое, оно обещало вновь жаркий день после дождливой ночи. В июне солнце встаёт на северо-востоке, это я помнил точно… Но что дальше делать — я додумать не успел. Посреди поляны, метрах в двадцати от меня, начинался пологий склон высокого кургана, поросшего травой. На самой его вершине росла небольшая дубовая рощица.
Во всём это лесу на десятки километров был только один курган. Всю ночь я забирал к северу — и вышел к Горелой Могиле. Это получалось почти смешно, и я вдруг вспомнил карту. На юго-восток от кургана, километрах в десяти — деревушка Разгуляй. Солнце постепенно будет смещаться к востоку — если я пойду, всё время держась к нему лицом, то выйду к деревне. Часа через четыре. Если и промахнусь, то ненамного. От облегчения я ослабел и понял, что никуда не уйду в ближайший час. Мне просто необходимо было хотя бы просто посидеть и отдохнуть… но сначала взобраться на курган. Там ветерок и нет комаров…
Почти ползком я втащил Энтони наверх и какое-то время сидел рядом с ним, прислонившись спиной к дубу и тупо созерцая лесную опушку внизу, встающее солнце и речушку, текущую вдоль леса метрах в двухстах от подножья кургана. Потом в голове зашевелились кое-какие мысли, напрямую связанные с урчанием в животе. В наборе среди прочего имелись леска и крючки. Правда, там нет наживки, но можно попробовать на листик. Плохо только, что был дождь — после сильного дождя клёв так себе… а вдруг повезёт? Я достал коробочку и принялся сооружать импровизированную удочку.
ГЛАВА 26
У меня страшно болели руки. Плечи ныли тупой болью, а запястья резало, словно ножами. Кроме того, почему-то не получалось достать ногами до земли. Запах дыма забивал ноздри, горло схватывало спазмами. Что со мной произошло?
Помню, что со своей «удочкой» я спустился к речушке, прошёл метров сто по течению. В заливчике наклонился в воде посмотреться, понял, почему так плохо вижу — из тёмного зеркала на меня глянула опухшая, перемазанная кровью харя вурдалака. Глаза заплыли. Ндас, комары…
А вот потом? Что было потом? Наклонился. Посмотрелся. И?…
Я открыл глаза. И тут же захотел закрыть их снова, чтобы вернуться назад — в любой, самый жуткий момент нашего путешествия. Хоть обратно в ночной лес. Но закрывать глаза было уже бесполезно — насмешливый голос поинтересовался:
— Очнулись, молодой человек?
Дымом тянуло от костра — предосторожность от комаров, в огонь были умело положены сухие и сырые веточки вперемешку, костёр не потухал, но дымил здорово. Скрестив ноги, около него сидел и жрал правой рукой жареную рыбу Витёк. Левой он помочь себе не мог — запястье покрывал уже несвежий бинт. Бедный подонок вряд ли когда-нибудь ещё сможет пользоваться этой рукой в полную силу — мягкая пистолетная пуля наверняка порвала сухожилия и раздробила кость. Витёк и сейчас кривился — и явно не от косточек в рыбе. От запаха, пробившегося сквозь пелену дыма, у меня свело живот голодной судорогой.
Сергеич стоял около дерева, скрестив на груди руки и рассматривая меня с насмешливым интересом. Третьего их сообщника я не видел — наверное, охранял лагерь. Около большого вяза лежали рюкзаки.
А на втором дереве — кажется, тоже вязе — на толстом коротком сучке, висле я. Сучок проходил между скрученных в запястьях рук, от моих ног до травы под ними было полметра. Солнце припекало тихий лес, вокруг было зелено и красиво, а я висел в бандитском лагере совершенно голый и абсолютно беспомощный.
И от мысли о моей беспомощности мне сделалось страшно.
Попробуйте себе представить, что вы в руках человека, о котором совершенно точно знаете, что он бандит и убийца. Добавьте к этому свою полную невозможность сопротивляться. Приплюсуйте сюда мысль, что надеяться на помощь нельзя — никто о вас ничего не знает. И — для полноты картины! — ожидание и мысли о том, что с вами сделают. Ну как? От страха по всему телу у меня выступил липкий пот, и Сергеич это заметил:
— Да ты не бойся… Лучше «здравствуй», скажи, давно ведь не виделись, не разговаривали…
