— Значит, искать надо в кургане… — медленно сказал Энтони. Глаза у него были недоверчивые и словно бы пьяноватые — да я и сам ощущал приподнятость от близости цели.
Александра Ильинична встала. Встала даже как-то величественно.
— А ты не торопись, — сказала она и пошла к стене, в угол, где висела большая икона. — Не торопись, — повторила она и достала из-за иконы старую тетрадку — ученическую. Вернулась за стол, положила тетрадку перед собой. — Это я за прадедом записывала. Не сразу, конечно, когда подросла и поумнела. И не всё здесь — всего не вспомнишь… И хочешь верь, хочешь не верь, внучек, — она посмотрел на Энтони, — а только… ЕСТЬ ТУТ ПРО ТВОЕГО ПРЕДКА.
— Дайте, — прошептал Энтони и протянул руку. — Дайте мне.
— Погоди, не найдёшь. Я сама прочитаю, — она взяла с полочки над столом очки, начала листать тетрадь, страницы которой оказались мелко и часто исписаны. — Вот. Есть тут, я помнила… — и Александра Ильинична начала читать…
— Подзывал к себе князь двух вернейших слуг,
Ближних двух бояр из дружинушки.
Говорил им князь речи тайные,
Речи тайные — не чужим ушам.
«Ой бояре вы мои ближние!
Вы служили мне верой-правдою,
Вы хранили со мной землю Русскую,
Послужите вы мне и в последний раз!»
Говорили бояре хоробрые,
Князю в пояс земно покланявшись:
«Что ты скажешь — исполним истинно,
Как прикажешь — так то и станется!»
И с печалью им отвечает князь:
«Пропадёт поутру дружина моя,
Пропадёт и град, и все жители!
Беззаконная сила вражия
Велика числом, многочисленна —
Не сдержать её ни острым копьём,
Ни булатным мечом, ни молитвою!
Вы, бояре храбрые ближние,
Вы берите мою богату казну,
Собирайте в сумы злато-серебро,
Вы везите казну на Лучков угор,
Хороните казну в подземелия,
Хоронитесь с казной там и сами же.
Враг пришёл — враг уйдёт, жизнь не кончится.
Выходите тогда вы на белый свет,
Раздавайте казну вдовам-сиротам,
— Раздавайте бездомным, калеченым…»
Ночью потемну, нелюдским путём,
Поскакали бояре храбрые,
Повезли казну на Лучков угор.
Да увидели их во тьме ночной,
Углядели колдуны тугарские.
Натравили погоню, науськали…
Говорит тогда один из бояр,
Говорит своему он товарищу:
«Нет тебе тут ни славы, ни почести.
Не с Руси ты сам, так зачем тебе,
Из немецких земель приехавши,
Класть здесь голову, не в своей земле?
Ты скачи дорогой обочною,
Уведу я тугар вослед за собой!»
Говорит ему боярин другой,
Из немецких землеь приехавший:
«Нет в далёкой земле, что под кралем
[28] моим,
Нет у нас такова обычая —
Друга бросить, спастись, чтобы дальше жить —
Нет такого завода-правила!
Мы поскачем с тобою и далее,
А что будет — на то воля Божия…»
Александра Ильинична закрыла тетрадку. Пламя в керосинке горело ровно, похожее на острый наконечник копья. Энтони сидел, сцепив перед глазами пальцы. Потом отрывисто спросил:
— Лучков угор — это что?
— Не знаю, — вздохнула Александра Ильинична. — Вот разве что есть отсюда в тридцати километрах, на цнинском берегу, деревушка Лучки…
ГЛАВА 28
— Значит, клад всё-таки есть, — задумчиво сказал Энтони и поморщился, придерживая правой рукой плечо — телегу подкинуло на ухабе. Так же задумчиво я ответил:
— Удивительно было бы, не будь его…
— Почему? — спросил Энтони.
— Без этого наша история будет незаконченной, — серьёзно пояснил я, и Энтони, поморгав, вдруг ухмыльнулся:
— Да, ты прав… — но тут же вновь стал серьёзным и вздохнул: — Мне не верится, что так может быть. Выстрелить в небо с закрытыми глазами и сбить самолёт…
— Бывает и так, — возразил я. Энтони кивнул:
— Да, наверное, бывает… Но что если эта баллада… былина — просто выдумка, совпадение?
— Нет, вряд ли, — я поёрзал на врезавшемся в зад бортике телеги, нашёл пока ещё неотсиженное место и начал обстоятельно пояснять, развеивая не столько сомнения Энтони, сколько свои собственные. — Ты послушай. Я этих былин кучу прочитал. Знаешь, что мне в глаза бросилось? Чем меньше конкретных деталей — тем недостоверней и фантастичней былина. Вот, если бы, допустим, князь поручил своим боярам отвезти казну не на Лучков угор, а… ну, «за море синее», «за речку за Калицу» или просто «в подкопи глубокие» — было бы подозрительно. Или, скажем, не отвезти казну поручил, а выйти в поле и разбить вдвоём врага — мол, вы мои лучшие богатыри, разгоните поганую рать и всё такое. Это было бы ещё подозрительнее. Обычно в былинах ведь как? Малоизвестных географических названий нет. И речь идёт о том, как некий богатырь в одиночку разгоняет врага… или там змея побеждает, совершает всякие невероятные подвиги. Зачем сочинителю мучиться, выдумывать какой-то Лучков угор, да ещё сложную биографию выдумывать одному из героев — де-он из немецкой земли! Былины по сюжету простые. А если сюжет усложняется — это уже…
— …исказившийся от времени рассказ о реальном историческом событии, — закончил за меня Энтони. — Мне хочется надеяться, что ты прав. Очень хочется.
— Вообще-то всё очень логично, — продолжал я. — Есть пограничная крепость. В ней — казна, или собственно княжеская или собранная в начале зимы с местного населения дань, которую не успели отправить в Рязань. Нападает враг, враг сильный и однозначно победоносный. Князь, как и положено хорошему правителю, думает не столько о себе, сколько о том, как и чем станут жить после ухода или изгнания врага уцелевшие люди. Он и поручает двум надёжным воинам тайком выбраться из крепости и укрыть казну в заранее подготовленном тайнике или просто в удобном месте. Воинов замечают татары, гонятся за ними… А дальше былина либо утеряна, либо Александра Ильинична не записала.
— Они могли и не добраться до цели, — покачал головой Энтони. — Тридцать километров скакать от врага! Тогда мы ничего не найдём — их останки лежат где-то в лесах, а клад — и Святой Грааль с ним! — увезён татарами.
— Послушай… — я помедлил, собираясь с духом. — Послушай, ты правда веришь в эту чашу?
Какое-то время Энтони молчал, покачивая головой то ли в такт движению попутной подводы, то ли собственным мыслям. Шустрый пожилой мужичок в старом соладтском кителе, подобравший нас на лесной дороге, почмокивал губами на лошадь. Такая привычная дорожная пыль висела за телегой, и я лениво подумал, что уже и не представляю, как можно жить по-другому — встал утром и идёшь до вечера с небольшими перерывами, а вокруг всё то же — лес и лес, но одновременно очень разный, всегда новый…
