Дед явно настроен был поговорить, поэтому заранее зазвал нас на уху — пока мы купались в чёрной, уже ночной воде с дрожащей полоской заката, она как раз доварилась. Наш костёр искрой догорал на вершине холма. Дед извлёк мятые армейские миски и алюминиевые ложки, разлил в них своё «произведение», как именовал уху — но сам ел мало, развлекая нас разговорами о боевой молодости и о том, как он охотился на кабанов в лесах за Цной «с большими людьми», даже с Будённым, и однажды спас командарму жизнь, когда его — Будённого — сбросил конь.
— Кабан, значит, в одну сторону, конь — в другую, Семён Михалыч маршрута не поменял… — излагал он, помахивая ложкой.
— Конь Будённого сбросил? — недоверчиво спросил я. Старик сохранил полную невозмутимость:
— Сбросил… А другой раз — это уже здесь я сторожем работал — я Аркадия Константиновича аккурат вот тут из воды спасал.
— Какого… Райкина, что ли?! — изумился я дедову нахальству.
— Его самого, парень, — подтвердил дед. Энтони эти фамилии, имена и отчества ничего не говорили, она наворачивал вторую тарелку ухи. Ничего, подумал я, что ты запоёшь, когда этот старый гриб начнёт рассказывать, как он Черчилля по грибным местам водил… — Он, видишь, с тропки сорвался. С Лучкова угора — и прямо в воду. Приезжал, значит, на рыбалку…
— С какой тропки? — поинтересовался я. — Темните, дедушка — нет там такой тропки, чтобы в воду можно было сорваться!
Дед не обиделся и охотно отвлёкся от темы спасения Райкина.
— Сейчас нет, — пояснил он. — Этот ведь Лучков угор, сколько здесь живу, всё по частям в воду сползал. Сейчас перестал — камень открылся, видишь. А раньше, что ни лето, кого вытаскивали, а кого и нет. Особенно, значит, городские.
Тропка там краем шла — год от года уже. Приедут, значит, особенно с женским полом — и давай по этой тропке гулять… И знаки ставили, и штрафовали, и всё равно — лезут, как мёдом намазано. И при Сталине лезли, и при Хрущёве, и при Брежневе… Я так думаю — и при царе Николашке лазили. А вот два года назад весь склон возьми да и весной сползи в речку! Только был вот тут месяц назад племяш мой, гостил недолго — он этот склон увидел, так аж зашёлся. Говорит, жди нас в августе, дед, компанией. Этих, как их… альпинистов привезёт. Для них, говорит, самое то — и ездить недалеко. Обратно лазить будут, уж прямо по скале…
— Склон сполз… — сказал я. И, посмотрев на Энтони, застывшего с ложкой у рта, спросил небрежно: — Дед, а у вас в Лучках магазин хороший?…
…Вот когда оставалось пожалеть о пропавших вместе с рюкзаками альпинистских верёвках!!! Правда, в магазине нашлись шнуры из какой-то синтетики, которыми Энтони остался доволен.
— Полезу я, — безапелляционно заявил англичанин, быстро и умело обвязываясь верёвкой и закрепляя её перед грудью беседочным узлом. — Будешь травить по-немногу, скажу: «Стоп!» — прекращай, — «Пошёл!» — начинай снова, — он закрепил свободный конец верёвки за вогнанный в землю толстенный и длиннющий кол, подошёл к краю обрыва и серьёзно посмотрел на меня: — Не подведи, я тяжёлый.
— Помню, — усмехнулся я. — Нам чертовски везёт, Тошка. Не иначе, как твой предок на небесах ворожит…
— Очень может быть, — без улыбки ответил англичанин. — Пошёл!
…Держать его и в самом деле было тяжело — тем более, что Энтони постоянно мотался, я его не видел и от этого волновался больше, чем надо. Трос резал руки, хотя мы и догадались купить рабочие рукавицы. Потом — через двадцать минут! — англичанин приглушённо вскрикнул, и я едва не прыгнул к обрыву, но вовремя одумался и услышал какое-то истошное:
— Пошёл! Пошёл!
Что-то с плеском летело в воду, пушечно бухало — немаленькие куски. Верёвка уходила из моих рук так, словно Энтони шёл по ровному месту. Потом я услышал его голос — задыхающийся:
— Выбирай, Эндрю!
Я выволок его из-под обрыва с круглыми глазами, трясущегося, всего перевачканного землёй и какой-то паутиной. Англичанин сел наземь, сунул руки под мышки и, не справляясь с языком, сказал, глядя на меня почти сумасшедшим взглядом — сказал неверяще:
— Я его нашёл, Эндрю.
— Кого? — я мгновенно охрип. Энтони медленно моргнул и ответил:
— Сэра Энтони.
…Когда я сказл, что нам везёт — я даже не предполагал, что настолько. Часть коридора пещеры, прорытая в земле, орушилась вместе с оползнем — почему её не заметили раньше, не знаю, может быть, она была завалена. Но остальной коридор был прорублен в гранитной скале! И вход в него прятался… вот заведите одну вашу ладонь за другую — между ними и будет коридор. Сверху он вообще не был виден, снизу казался просто трещиной.
Повезло нам и в том, что через месяц сюда приедут альпинисты. А им обнаружить вход ничего не стоило.
Во второй раз мы спустились оба. Сначала Энтони спустил меня, а потом слез сам просто по сброшенной вниз верёвке, повис напротив входа, я протянул ему руку и втянул внутрь.
Коридор был короткий и резко расширялся в небольшую пещерку, из которой, в свою очередь, вёл коридор — с наклоном, лучи наших фонариков терялись в темноте. Туда Энтони в первый раз не заходил, да и сейчас мы не спешили. Не хотелось нам спешить.
Два скелета лежали рядом на каменном полу, сами от него почти неотличимые. Лежали около стены, рядом. То, что было металлом, превратилось давно в непонятные буро-рыжие сросшиеся комья, но и так ясно — оба они носили доспехи и шлемы, причём шлем одного украшали короткие рога, больше похожие на выступы. Металлические перчатки намертво срослись с крестовидными рукоятями длинных мечей. Лезвия давно изъела ржавчина. Щит был только у одного — того, что в рогатом шлеме.
Говорить ничего не хотелось. И радоваться не хотелось тоже. Совсем. Грустно мне было. Но при этом — не плохо. Это была какая-то странная грусть, я такой раньше никогда не испытывал…
Энтони встал на колено, осторожно провёл ладонью по миндалевидному щиту. Дублёная кожа и лиственница, из которых был сделан щит, пережили века лучше, чем сталь. Открылся необычайно яркий рисунок — на алом фоне чёрный двухглавый орёл, коронованный золотой короной… Щит был испещрён следами ударов.
— Он, — тихо сказал Энтони, вставая. И безо всякого наигрыша отдал честь — как взрослый солдат погибшему другу. — Сэр Энтони.
Наш безумный поиск увенчался успехом. Наверное, всем безумным делам это суждено — если цель, которую поставил перед собой, достаточно недостижима и высока…
— Жаль, нельзя узнать, кто был второй, — вздохнул я. Это было немного обидно — ведь второй-то был русским.
— Его друг, — ответил Энтони так, словно это всё объясняло. Мы постояли ещё какое-то время. Потом Энтони неохотно сказал:
— Пошли, посмотрим, что там дальше…
…Вторая пещерка была побольше, но не намного. И… пуста. Мы растерянно оглядывались, пока я не высветил фонариком на стене каменное колесо, очень похожее на штурвал старинного корабля.
