— Военным, конечно!
— Понимаю, традиция… — кивнул я. Энтони помедлил, словно не был уверен, надо ли мне это говорить. И всё-таки сказал:
— Конечно… Но не только. Ты не читал Хайнлайна?
Хайнлайн был у меня почти весь. И мне он казался лучшим из западных фантастов. Поэтому я кивнул:
— Он мне очень нравится.
— Мне тоже. В его «Звёздной пехоте» есть такие слова… сейчас, подожди…
— Энтони отложил вилку и потёр лоб. — А, вот! «Высшее счастье, о котором только может мечтать мужчина — это заслонить своим смертным телом родной дом от того опустошения, которое приносит война». Я хочу быть военным, чтобы служить Англии — моей Родине.
Я задумался.
— У нас сейчас непопулярно быть военным. А многие вообще говорят, что военные даром едят свой хлеб, ведь на нашу страну никто не собирается нападать…
— У нас так тоже многие говорят, — кивнул Энтони. — Отец всегда смеётся.
И отвечает, что, когда соберутся, то едва ли предупредят. И тогда уже поздно будет готовиться. А те, кто в дни мира больше всех клянут армию, в дни войны больше всех скулят, чтобы их защитили. Но вы у себя слишком уж ругаете армию. Поэтому проиграли Чечне.
Я почувствовал, как снова ощетиниваюсь против воли:
— Наши храбро сражались, ты просто не знаешь!
— Знаю и не спорю, отец тоже так говорит. Но ваши люди не понимали, зачем эта война. А ваши газеты и телевидение открыто помогали чеченцам. Кто же во время войны разрешает выступать пацифистам?
— Твой отец их тоже не любит?
— Презирает, — твёрдо ответил Энтони. — Он говорит, что пацифисты больше, чем трусы. Это трусы, которые хотят, чтобы их уважали за трусость, как идейных борцов с насилием.
Я невольно подумал, что, учись Энтони у нас в школе, не видать бы ему пятёрок по биологии, как своих ушек. Наш биолог — как раз идейный противник любого насилия, и ничего ему против не скажи — сдонжит, как моя бабка говорит, со свету сживёт! Но ещё я подумал, что Энтони вряд ли стал бы молчать даже ради пятёрки. Похоже, он не такой.
— А ты кем мечтаешь стать? — спросил Энтони, снова берясь за вилку.
— Историком.
Так и не донеся вилки до рта, англичанин положил её обратно и уставился на меня, словно я сказал что-то странное. Потом почесал нос, смешно сморщил его и сказал:
— Очень удачно. Очень!
ГЛАВА 5
На мой взгляд чай, заваренный Энтони, пить было невозможно — слишком крепкий, да ещё и с молоком. Но Энтони совершенно спокойно выпил обе чашки и спросил:
— Какая фирма?
— Чёрт его знает, — я уже сгорал от нетерпения услышать рассказ Энтони и меня совершенно не интересовала фирменная принадлежность моего чая. — «Майский Чай», по-моему…
— Покупай только «Липтон», — посоветовал Энтони совершенно серьёзно. Я поклонился:
— Непременно последую вашему любезному совету, сэр.
Англичанин засмеялся и хлопнул меня по плечу — довольно крепко:
— Прости… Ну, где удобней устроиться? Рассказ долгий…
— Пошли ко мне в комнату, — я махнул рукой.
Но в комнате Энтони первым делом обратил внимание на мой кассетник. И поморщился, чем меня страшено оскорбил. Магнитофончик у меня был не какой-нибудь «Фунай» или «Кансай», а настоящая японская «сонька», я на него в прошлом году сам заработал. Ясно, конечно — дворянство, всё такое, собственный замок (кстати, не спросил, есть ли он?), но «Сони» и в Африке «Сони». Я прямо так Энтони и сказал.
— Прости, не имел в виду ничего плохого, — Энтони устроился в кресле, обхватив руками поднятое колено. — Ну и жара… Магнитофон хороший. Просто наша семья не покупает ничего японского.
— Ещё новости, почему?! — поразился я.
— Мой дед Роберт командовал партизанским отрядом в Бирме, когда японцы захватили её. В 1942 году его схватили, пытали в кемпетай и обезглавили. Кемпетай — это… — начал он, но я прервал:
— Японская тайная полиция, я знаю.
— Да. С тех пор… ну, ты понимаешь.
Понимал ли я? Не знаю… Зимой я носил хорошую немецкую куртку, а дед мой был в немецком лагере для военнопленных. И жив остался чудом. Я хотел сказать об этом Энтони, но не решился…
— Так какую работу ты мне хотел предложить? — напомнил я, устраиваясь на неубранной кровати. — Я слушаю.
Энтони сплёл вместе пальцы и хрустнул ими. Потом подогнул под себя ногу. С сомнением посмотрел на меня, словно всё-таки не был уверен, можно ли мне доверять. Кивнул, отвечая на какой-то внутренний вопрос. И заговорил — не очень громко, глядя в стену сбоку от меня…
— Наш род — очень древний. Первый Колвилл документально зафиксирован в хрониках, относящихся примерно к середине ХII века, но, по косвенным сведениям, среди наших предков были короли ещё донормандской Мерсии Пенда, Оффа и Бургред, а это уже VI–VIII века… Почти все мужчины в нашем роду служили Британии с оружием в руках. Бои с викингами, потом с норманнами и уже за норманнов, крестовые походы… Вот в 1221 году один из Колвиллов, графов Мерсисайд, присоединился к герцогу Людвигу Баварскому, который повёл рыцарей на помощь воинам 5-го крестового похода, которые только-только взяли штурмом крепость Дамиетту в Египте. Но 5-й крестовый поход окончился для европейцев неудачно. Разлился Нил, войска султана Аль Камила напали на армию крестоносцев возле Мансуры и разбили её, а потом отбили Дамиетту… Но моему предку было всего семнадцать лет, он стал рыцарем совсем недавно и хотел и дальше сражаться с неверными… Кстати! — Энтони щёлкнул пальцами. — Его звали так же, как и меня — Энтони. Сэр Энтони… Короче говоря, он долго пробыл на Востоке, а в 1228 году присоединился к Фридриху II, императору Германии, начавшему 6-й крестовый поход… После окончания похода сэр Энтони просто исчез.
Насколько я мог судить, история по тем временам самая обычная. Если меня что и заинтересовало — так это поразительная осведомлённость Энтони о «делах давно минувших дней». Я-то лично не знал, кем был мой прадед! Хотя это и не причина для гордости… Очевидно, Энтони заметил, что рассказ не слишком меня заинтересовал, потому что поспешно продолжил:
— Но дальше! В 1242 году в наш замок пришло письмо. Его привёз вернувшийся из вашего плена шотландский рыцарь, он сражался против Александра Невского… я вот не помню — где…
— Чудское Озеро, — подсказал я заученно. — 5 апреля 1242 года, Ледовое Побоище.
— Наверное. Короче говоря, шотландец это письмо завёз по дороге домой. До нашего времени не дошёл рассказ о том, как письмо попало к нему, кто дал его в плену шотландцу, но только письмо было написано сэром Энтони! Написано в 1237 году, на территории Руси, в Рязанском Герцогстве!
— Княжестве, — поправил я. Энтони кивнул:
