На Большой Просеке развели костры. Уамма знал, какие надо произнести слова и какие проделать жесты, чтоб умилостивить всесильные вещи, которые есть и в воде, и в земле, и в ветре, и в солнце.
Гура-Занка были хорошо осведомлены об иерархии этих сил. Есть такие, которые, будучи невидимы, походят на людей или животных: это самые малые и наименее страшные. Другие подобны громадным растениям: их власть непостижима. Есть и такие, которые не имеют определенной формы и границ: они текут, меняются, вырастают и уменьшаются. Голос их – это гроза, молния, пожар и наводнение. Это не существа, а вещи: существа пред ними ничто.
Поднявшись на баобаб, Уамма крикнул зычным голосом, и на его клич собрались его сыновья и зятья. Тогда Уамма стал держать речь:
– Сыновья избранных кланов… первых в воздухе… ваш вождь Уамма приказывает вам: пусть по одному воину с каждого десятка соберутся в путь и двинутся на Восток и на Запад, на Север и на озеро… Там ходят неведомые люди, с верблюдами, ослами и козами. Некоторые из них странного вида и не походят ни на Сыновей Звезд, ни на сыновей Красного Носорога, Черного Льва или Болота, ни даже на Коренастых. Лица у них бесцветные, волосы, как солома, и невозможно понять, какое у них оружие… Пусть наши воины окружат их караван. В этот вечер он остановится у наших пределов. Мы их истребим или войдем с ними в союз! Балюама поведет воинов, а завтра Уамма пойдет следом с тремя сотнями человек. Я кончил.
И Балюама собрал по одному воину с каждого десятка, сначала под баобабом Голубого Орла, затем по всему лесу, и отправился в путь, чтоб окружить людей с бесцветными лицами.
– Ладно! – сказал Голубой Орел, когда экспедиция двинулась в путь. – Да будет священна победа!
Хегум, Человек Звучного Рога, затрубил ко всем четырем небесам; все кланы сошлись на Большой Просеке, и Голубой Орел произнес зычным голосом:
– Гура-Занка – властители леса и озера. Когда сыновья Красного Носорога и Черного Льва восстали на нас, мы раскроили им череп, вспороли живот и пронзили сердце. Их кишки валялись по земле, и кровь их текла, как красная река. Мы взяли в плен много воинов, женщин и детей. Двадцать воинов, которые вымачивались в озере целую ночь и весь день, готовы для великого жертвоприношения…
Кланы испустили громкий и протяжный клик, подобный львиному рыканию. Однако, они не были свирепы. В те времена, когда воинственная стрела отдыхала, они были благожелательны и без ярости встречались с людьми соседних племен. Но будучи освящена, война вменяет в обязанность поедать пленных.
– Пусть зажгут костры! – приказал Голубой Орел. Костры зажглись. Их огни вступили в борьбу с уходящим светом надвигающихся сумерек и покрыли свет нарастающей луны, наполовину серебряной, наполовину точно покрытой пеплом.
Потрясая факелами, кланы спустились к берегу озера. Военнопленные мокли в нем со вчерашнего дня. Видны были только их головы, так как тела их были привязаны к гранитным глыбам. Уготованная им судьба была им известна, и они нисколько не удивились при виде факелов.
– Сыны Красного Носорога и Черного Льва! – возгласил Уамма, – в день своего рождения человек уже близок ко дню своей смерти. Где все бесчисленные предки? И где скоро будут те, кто теперь обрекает вас в жертву! Ваша смерть славна, сыновья Носорога и Льва… Вы сражались за свои кланы, а мы за свои… Многие из сыновей Орла пали под вашими стрелами. Мы не питаем к вам злобы, но нужно повиноваться вещам, ибо вещи – все, а люди – ничто…
Пленников уже вынули из ила. Они не держались па ногах, и их нужно было нести к кострам на руках. Увидев женщин, которые несли им, в силу освященного тысячелетиями обычая, пироги с просом, они стали смеяться: трапеза побежденных священна так же, как пир победителей. Сыновья Черного Льва и Красного Носорога забыли о смерти и стали поедать пироги.
Уамма тем временем дал сигнал и начал обрядовые танцы. Один воин, с лицом, окрашенным в красную краску, как бы вымоченным в крови, бил в коробок из драконника, а двое других играли на флейтах, сделанных из тростника. Выбиваемая дробь нестройно и глухо аккомпанировала монотонному напеву флейт; несколько воинов с потухшими лицами очень медленно изгибались в такт. Но вот флейты заиграли быстрее, дробь посыпала чаще, зрачки загорелись пока еще неясным огнем, тела в такт музыки стали извиваться сильнее, и к мужчинам присоединились женщины. Затем дробь яростно застучала, флейты завыли, как шакалы, и Гура-Занка свились в дикий хоровод. Они сплетались, резко вскрикивая, образовывали волнующуюся массу или же катались по земле с ревом и воем. Дикое опьянение зажглось в глазах. Мужчины и женщины кусали друг друга, текла кровь.
Недвижно, с бесстрастным лицом, стоя на холме, Уамма созерцал это зрелище. Но в момент, когда остервенение грозило перейти в убийство, он испустил три грозных клика, и почти мгновенно воцарилась тишина. Луна – из ртути и перламутра, казалось, спустилась на вершину баобабов, свет костров затмевал звезды, и пленники, съев свое месиво, ожидали смерти.
Голубой Орел подал знак. Вооружившись зелеными жертвенными ножами, воины бросились на них. Пленные, охваченные внезапным страхом, испускали глухие стоны, пытались встать и умоляюще протягивали руки.
Схватив каждый свою добычу, воины устремили глаза на Уамму. Вождь поднял руку, и нефритовые ножи вонзились в горло, и красные ручьи потекли в чаши. Затем глаза побежденных перестали двигаться в орбитах, вздрагивающие тела застыли. От бедер, рук, голов, торсов распространился во тьме запах жареного мяса, и Гура-Занка познали восхитительную радость пожирать врага.
Затем Голубой Орел отдал приказ: чтобы в час, когда звезды погаснут в четырех небосводах, Гура-Занка встали и приготовились сразиться с небывалыми воинами.
Глава II. Воинственная заря
Прошло приблизительно две трети ночи. Курам сторожил у огней, по временам прохаживаясь, чтоб разогнать сон и понюхать пространство. Он знал, что Коренастые уже не бродили вокруг лагеря с тех пор, как похитили Мюриэль. Он радовался этому в глубине своей дикой души, так как девушка была ему безразлична, и смутно желал, чтобы ее след оказался потерян. Но он угадывал иную опасность, так как Гумра, самый тонкий из черных разведчиков, донес, что как будто какие-то люди появились неподалеку от каравана.
Послав Гумру и двух других негров на разведку, Курам спрашивал себя, следует ли разбудить господина. Из белых только один Патрик был на ногах, но Курам ничего ему не сказал, так как, полагаясь на него в битвах, он считал его лишенным нюхали предвидения.
Расположенный на берегу озера, в выемке, окруженной кострами, лагерь был готов к бою. При первом сигнале белые и черные были бы на своих местах. Курам питал религиозное доверие к мудрости господина, к многозарядным карабинам, к слоновьему ружью и, в особенности, к страшному пулемету. Но не следовало позволять застигнуть себя врасплох. Берег озера мешал прямому нападению, а за кострами расстилалась степь, на которой не мог скрыться от глаз ни один человек. Самое близкое прикрытие было в пятистах шагах. Таким образом, как бы ни был хитер враг, подойти незаметно он не мог.
