Чтобы дать понятие об этой цифре, достаточно сказать, что гренландский кит средних размеров имеет длину около десяти саженей и весит около пяти тысяч пудов.
* * *
Англичанин первым нарушил молчание, наступившее после ухода исполина.
– Интересно знать, – проговорил он, – куда мы завтра попадем? Куда занесет нас злой рок? Периоды, через которые мы ежедневно перескакиваем, все сокращаются, и я начинаю сомневаться, чтобы нам удаюсь послезавтра вернуться в наш мир…
– Я знаю лишь, что впереди еще меловой период, затем кайнозойская эра – мир млекопитающих и птиц, – ответил профессор Браннич. – Геологи делят эту эру на два периода: третичный, подразделяющийся на эпохи: эоценовую, миоценовую и плиоценовую, и послетретичный или четвертичный. Но каждый из периодов, которые мы оставили за собой, гораздо длиннее этих двух вместе взятых.
– Четвертичный – это последний, новейший?
– Да, это эпоха человечества.
– Так значит, можно надеяться, что послезавтра мы наконец-то попадем в наш мир?
– Думаю, что так и будет. Но, поверите ли, лорд, я с сожалением возвращаюсь в настоящее. Путешествие наше сделалось настолько интересным, что я ничего не имею против того, чтобы оно продолжалось как можно дольше.
– И меня не тянет назад в девятнадцатый век! Я люблю все необыкновенное, а тут его вдоволь. Жаль, что я до сих пор так мало ценил наше положение.
– Мы пока что не дома. Не накликайте беду на наши головы, – мрачно заметил Станислав.
– Итак, завтра мы в меловом периоде, – сказал лорд и затем прибавил шутливым тоном: – Как жаль, что никто не догадался издать путеводитель для мелового королевства. Я люблю перед прибытием в чужую страну хотя бы бегло прочитать, что о ней пишут.
Глава 17
Грезы меловой эпохи
Ночь незаметно спустилась на землю и покрыла ее мраком. Профессор, утомленный впечатлениями дня, уснул как убитый. Но мало-помалу деятельный ум вышел из оцепенения, и в его воображении замелькали фантастические образы. Сперва туманные, хаотичные, они все более прояснялись и, наконец, стали проходить перед ним, словно наяву. Он видел белемнитов и аммонитов, достигших своего расцвета в меловой период и исчезнувших вместе с ним; видел первых крабов и раков, видел морских ежей и морских звезд, дошедших в тот же период до высшей точки своего развития. Он видел все более и более редкие на земле папоротники, роскошных представителей саговых пальм и разнообразные хвойные деревья жарких стран.
Он наблюдал, как постепенно исчезают в морях хрящевые рыбы, уступая место новым, костистым, как последние отступали перед могучими ихтиозаврами и плезиозаврами, которые в свою очередь выродились в течение мелового периода.
Перед ним мелькали, сменяя друг друга, иные животные, исчезнувшие с лица земли к началу кайнозойской эры. Вот новое пресмыкающееся мозазавр – гигантский «морской змей» чудовищного вида, достигавший десяти и более саженей длины; вот крупнейший из летающих ящеров птеранодон с размахом крыльев до четырех саженей; вот новый представитель динозавров трицератопс – сказочное чудовище с саженной головой, двумя громадными рогами на лбу, тупым рогом на носу и острым клювом на верхней челюсти, а рядом – свирепый мегалозавр. Вот игуанодон, бронтозавр и другие травоядные динозавры; они медленно двигаются в чаще растений, вспугивая бродящих здесь с важным видом птиц – зубастых гесперорнисов; вот, наконец, фороракос, гигантская птица, голова которой превосходила голову лошади, и еще более крупный бронторнис – он достигал двух саженей высотой, – нападающий на одного из динозавров.
Профессор долго наблюдал, как земля покрывалась зеленью настоящих пальм и современных растений. Рядом с исчезнувшими видами он узнал живущие поныне ивы, клены, вязы, дубы, фиги, магнолии и многие другие деревья. Но животные заметно не изменились. Только там и сям рядом с ихтиорнисами и апаторнисами, зубастыми птицами величиной с голубя, замечал он и настоящих, беззубых птиц.
Но вот показалась группа маленьких, жалких мышеподобных животных из отряда сумчатых, и затем все исчезло…
Профессор изумленно протер глаза. Со всех сторон его окружал глубокий мрак. Он ничего не видел, не слышал, и мысль его, невольно возвращаясь к игре фантазии, остановилась на только что виденных во сне животных, родственных нашим кенгуру. Это были млекопитающие мелового периода – весьма несовершенные, жалкие в сравнении с позднейшими, но все же превосходившие по своей организации тогдашних позвоночных, кладущих яйца. Род их, благодаря все возраставшей сухости атмосферы, постепенно укреплялся, тогда как созданным для влаги пресмыкающимся каждая незначительная перемена в этом направлении приносила неминуемую гибель. Выживали лишь наиболее выносливые, но и те в конце концов вырождались.
Некоторые же, благодаря неистощимой жизненной силе, дремавшей в них, еще раньше приспособились к новым условиям и примкнули к крылатому царству. В нынешней пестрой пернатой толпе трудно узнать потомков самой древней птицы, с огромным хвостом, появившейся еще в юрском периоде и известной под названием археоптерикса. Эта «первоптица» являет собой как бы переходную ступень между ящерами и птицами; она полуптица-полупресмыкающееся, подобно тому, как находящийся с ней в родстве компсогнат, скачущий динозавр юрского периода – еще пресмыкающееся с признаками птиц, а ихторнис и гесперорнис – уже птицы с признаками пресмыкающихся.
В меловой период были, вероятно, и другие млекопитающие, так как в эоцен, которым начинается кайнозойская эра, мы их видим уже очень много. Профессор однако не видел этих других, но он знал, что никто пока не нашел их в меловых пластах.
Грезы наконец рассеялись, и профессор вернулся к действительности. Он проспал весь меловой период.
Часть 2
Глава 1
Эоцен. – Разнообразие мира млекопитающих
Открыв глаза, профессор Браннич увидал вокруг себя магнолии, камфорные и коричные деревья. Великолепная драцена пряталась в тени огромного дуба, за которым зеленели акации и можжевельник. Здесь было смешение всевозможных растений, свойственных в настоящее время разным климатам. Здесь были растения Италии, Гренландии и недоступных нам полярных областей. Солнце сильно палило. В воздухе не ощущалось ни малейшего ветерка, на небе ни единого облачка.
– Где лорд? – спросил профессор Станислава.
– Он ушел в лес, очень грустный и недовольный.
– Что с ним?
– Он выследил стадо каких-то пасущихся животных и выходит из себя, что не захватил с собой ружья.
– Это меня ничуть не удивляет. И не у таких храбрецов, как наш лорд, пробудились бы здесь охотничьи наклонности. Ведь здешние животные еще не знают человека, не станут убегать от него и потому окажутся совершенно бессильными и беспомощными перед тем, кто пожелал бы их убить.
– А как же вы говорили, что тупоумные гады уступили место разумным млекопитающим?
