Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы садиться на коней ради такого незначительного пути, а потому все маленькое общество двинулось пешком по направлению к этой священной могиле.
Не успели они отойти и двадцати шагов, как Гертруда Керсэн случайно споткнулась о какой-то камень. В тот же момент и баронет, и Норбер одновременно подбежали к ней, предлагая ей руку.
Не желая отказать ни тому, ни другому, она приняла руки обоих. Но такого рода оборот дела, по-видимому, был не по душе как Норберу, так и баронету, потому что оба они приняли недовольный, сердитый вид. Это как нельзя более развеселило и рассмешило Гертруду Керсэн.
– Противное чудовище! – смеясь воскликнула она, – заметили вы, господа, как он похож на обезьяну? Я желала бы знать, чем объясняется то странное влияние, какое он, по-видимому, имеет на Могаддема… не подлежит сомнению, что этот святой муж не делает ничего без его совета!
– Они, вероятно, совершили вместе какое-нибудь скверное дело! – трагическим тоном сказал Норбер.
– Почему именно такое предположение? – возразил баронет. – Не достаточно ли общей веры для того, чтобы связать людей самыми тесными узами?
– Веры в могущество денег, не так ли? – иронически подхватил Норбер Моони, от наблюдательности которого не ускользнул довольный, радостный взгляд мгновенно разгоревшихся чувством алчности глаз Могаддема, устремленных на его богатые подношения.
– Такая вера вполне совместима и с более благородными побуждениями! – заметил сэр Буцефал. – Что, в самом деле, можно сделать без денег? деньги везде и во всем нужны!
– Я же склонен думать, что этот омерзительный карлик просто ловкий фокусник при Могаддеме! – сказал доктор, прислушивавшийся вместе с господином Керсэном к разговору молодых людей.
– Заметили вы его индийский наряд? Я не раз видел этот самый костюм на местных фокусниках и жонглерах, проделывавших все те же фокусы, или чудеса, и со змеей, и с голубями, и еще много других, гораздо более удивительных!
– Да и эти достаточно удивительны! – воскликнула Гертруда. – Я желала бы знать, как это можно заставить голубей вдруг разом замереть в воздухе, заставить их оставаться в течение довольно продолжительного времени совершенно неподвижными?
– Вероятнее всего, что они чуть заметно трепещут крыльями и только кажутся неподвижными, и что кроме того находятся под влиянием гипноза. Но в Индии я видел нечто несравненно более замечательное, а именно: я видел семилетнего ребенка, парившего в воздухе совершенно так же, как эти голуби.
– И вы видели это своими глазами?
– Да, своими глазами! Мало того, это делалось под открытым небом – на площади, следовательно, без всякой возможности плутовства вроде спускных проволок и бечевок или каких-либо незаметных подставок. Этот феномен положительно невозможно ничем объяснить, никакими данными современной европейской науки… И это не единственный подобного рода фокус, какой мне случалось видеть… Так, например, в другой раз мне случилось быть свидетелем такого поразительного явления. Один бенгальский фокусник, или колдун, словом, маг, в моем присутствии и в присутствии еще нескольких других лиц, поцарапав почву старинной сухой аллеи, затвердевшей и плотно укатанной и утоптанной, посеял семя камелии, которое тут же, на наших глазах, пустило корни, дало росток, который вырос до размеров кустика, и наконец кустик этот зацвел, так что весь покрылся цветами! Все это произошло менее чем в четверть часа…
– Нет! Это что-то неслыханное! Что-то непостижимое.
– Все же это чудо может быть объяснено простой иллюзией, результатом необычайной, поразительной ловкости и проворства рук чудодея! Но есть вещи из числа проделываемых индийскими фокусниками и факирами, которые положительно ничем не объяснимы, и я едва могу решиться рассказать вам о них, потому что всякому, кто не видал этого собственными глазами, они должны казаться положительно невероятными. Люди эти обладают множеством различных тайн, переходящих по наследству из поколения в поколение, которые объясняются такого рода физиологическими феноменами, к которым современная наша физиология едва осмеливается приступать.
Разговаривая таким образом, маленькое общество незаметно пришло к могиле Шейха. То было небольшое сооружение кубической формы, высеченное из цельного громадного камня, имевшее до пяти метров в длину и около четырех в ширину и украшенное небольшим куполом, над которым три развесистых пальмы простирали свои тенистые кроны.
У входной двери два дервиша с пергаментными лицами и наголо обритыми головами ожидали посетителей. Завидя пришедших, они приблизились к ним с низкими поклонами и, узнав через Виржиля, что посетители желают вопрошать оракула, начали с того, что потребовали с них предварительную контрибуцию в размере пяти пиастров с человека. Получив требуемую сумму и поспешно прикарманив ее, они объявили путешественникам, что тем необходимо разуться для того, чтобы войти в самое святилище. Волей-неволей нашим путешественникам пришлось снять обувь и оставить ее за дверью.
Но вот представилось еще новое неожиданное затруднение: дервиши воспротивились пропустить Гертруду Керсэн и Фатиму в ту залу, двери которой уже отворились перед путешественниками. Чтобы удалить и это препятствие, потребовалась еще одна золотая монета.
И вот наконец торг окончен, и всякого рода препятствия для входа в усыпальницу Шейха устранены. То была зала с совершенно голыми стенами и полом, за исключением одного истертого старого ковра, износившегося вследствие частых коленопреклонений верных на этом месте. В правом углу виднелась чаша, или подобие урны, из серого мрамора, не имевшая, по-видимому, никакого отверстия или углубления. Указывая на нее, один из дервишей объяснил путешественникам через посредство Виржиля, что эта чаша принимает вопросы, обращенные к оракулу, и дает на них ответы; прежде всего следовало произнести священное заклинание.
– Ну, пусть себе, раз это нужно! – сказал Норбер, пожимая плечами.
Оба дервиша распростерлись на ковре и, воздев руки к потолку, стали произносить вместе какую-то арабскую молитву.
Виржиль медленно повторял ее за ними так, чтобы его господин в свою очередь мог повторять за ним. Норбер хотя и произнес всю эту молитву от слова до слова, но сделал это с видимой досадой и нетерпением.
– Ну, а теперь, – сказал один из дервишей, – пусть господин чужеземец прямо обратится к самому Сиди-Магомет-Жераибу…
– Черт побери! – воскликнул Норбер вполголоса, – этот оракул, кажется, должен был бы говорить по-французски!
– Я говорю по-французски!.. – ответил тотчас же какой-то замогильный голос, который, казалось, исходил из серой мраморной урны.
Посетители, не ожидавшие, конечно, ничего подобного, были до того поражены этим заявлением в первый момент, что оставались некоторое время как бы ошеломленными. Гертруда Керсэн даже побледнела, а Фатима, широко раскрыв глаза от удивления и ужаса, казалось, была готова лишиться чувств.
Но Норбер, быстро овладев собой после того, как на мгновение поддался всеобщему чувству удивления и недоумения, улыбаясь склонился слегка в сторону вазы или чаши и произнес:
