Я заботливо осмотрел всю местность. Остальные проявили также не меньше внимания. Но самым счастливым был Фелисьен. Немного погодя он прибежал с добычей, которую нашел на высохшей ветке кедра, на высоте двух метров над землей.
Я долго и задумчиво осматривал эту добычу. То был комок шерсти, состоявший из нескольких длинных волос чуть-чуть волнистых и похожих на конские. Цвет их был рыжевато-бурый.
Вдруг в голове моей мелькнула догадка. Но моя мысль показалась мне столь чудовищной и смелой, что я не осмелился произнести ее вслух. Это рычание, выходившее из лесной чащи, эти следы огромных ног, и, наконец, эта шерсть! Неужели это возможно?!.
Я поднял голову и поглядел на Снеедорфа. Взгляды наши встретились. И тут я увидел, что та же мысль появилась и у старого исследователя, мысль дикая, которой не решился высказать даже и он.
XVII
Мы сделали короткую остановку, поели и отдохнули, потом пошли по более удобной тропинке, которая была выбита неизвестными громадными существами, населявшими эту тайгу.
Мы шли с ружьями наготове, но нигде не было и признака движения. Через час мы услышали шум воды. Деревья расступились, и мы увидели русло, полное камней и валунов, между которыми с шумом и гневом неслась грязная ледниковая вода. В этих местах, через нее, повидимому, переходили громадные животные. Следы их совершенно исчезали в воде между камнями.
Идя против течения к довольно крутому склону, мы увидели конец того гигантского ледника, откуда вытекала река.
Поражающе-удивительна была эта декорация. Гладкая голубоватая стена льда поднималась здесь отвесно до высоты, по крайней мере, 30 метров. Над землей виднелся выход из ледниковой пещеры, откуда с шумом неслась вода.
Ледник вздымался и увеличивался по направлению к горной цепи, пока не соединялся наверху, над тучами ущелья, с внешним гренландским ледяным покровом. Морены, которые образовал он, спуская в долину свои миллиарды тонн камней, выворотили леса у подножья скал. И нам ясно было видно наверху, на его хребте, несколько огромных черных камней, которые были оторваны необузданной силой замерзшей воды от боков соседних гор…
В честь главы экспедиции мы назвали этот ледник именем Снеедорфа. А река, которая вытекала из ледника, была единогласно названа «рекой Надежды».
Куда нас поведет она? Хорошо, если она укажет нам дорогу, следуя которой мы могли бы изучить тайны оазиса и объяснить загадочную судьбу Алексея Платоновича, – тогда она вполне заслужит свое имя.
В то время, как мы отдыхали в разных местах на скалах, Сив и эскимос бродили по окрестностям.
По привычке я не спускал глаз с Сива, который теперь, будучи под строгим надзором, не решался даже глядеть на Надежду. Благодаря неясному предчувствию грозящей мне опасности от этого злого человека, я не уменьшал своей осторожности. Из-под опущенных ресниц я вдруг увидел, как на смуглом обросшем лице Сива вдруг появилось недоумение, потом радостное изумление. Он сделал движение, как будто хотел что-то поднять. Но вдруг, повидимому, почувствовав мой взгляд, он во-время овладел собой и стал продолжать свое безразличное шатание по берегу.
Не медля я поднялся и поспешил к тому месту, где прежде стоял Сив. Долго и напрасно всматривался я в дикий хаос камней, пока у меня не вырвался крик изумления: передо мной наполовину в воде, наполовину на берегу, лежал обломок рулевого колеса от нашего автомобиля…
Моментально я позвал других. Какая удивительная находка! Иначе и не могло быть. Вода, тая у основания материкового льда, прорыла себе дорогу, – ледяной тоннель, заполненный потоком. Падение его по глубокому ущелью шло в том же направлении, в каком склонялся и ледник Снеедорфа.
Наша машина упала в трещину и, разбившись, была подхвачена на дне быстро текущей рекой Надежды, утащена и выброшена на берег этой неизвестной земли.
Где же остальные обломки? И где трупы Петера Гальберга и Стеффенса? С тяжелым чувством разошлись мы по берегам грязного потока.
Мы искали между камнями в русле, взбирались на скользкие, окруженные зеленой несущейся водой, обломки скал, в пучинах, где кружилась пена, в наносах сыпучего, проваливающегося под ногами песка.
На месте, где наваленные камни образовали барьер поперек реки, я решился переправиться на другой берег.
Нигде ни обломка, ни винта. Только тот единственный кусок стали, который ничего не мог рассказать нам о ходе мрачной катастрофы, совершившейся в глубинах ледника.
Наше разочарование было ужасно. Пробужденное живое воспоминание о недавнем несчастии взволновало и омрачило нас. Я же так и не мог догадаться, почему Сиву хотелось утаить свою находку.
В моей голове рисовались картины катастрофы: как машина летит в бездонную глубь, ударяясь о стены и утесы, как она падает в подземный поток, который несется по гладкому ледяному тоннелю, и как потом она несется в бесформенном виде по этому ледяному тоннелю, увлекаемая всю увеличивающейся быстротой патока. Затем становится светло, и она мчится через отверстие пещеры прямо в девственный кедровый лес. И стало ясным, что мы не можем надеяться увидеть которого-нибудь из своих друзей живым.
Возможно, конечно, что, направляясь по течению реки, мы найдем где-нибудь вдали запутавшиеся в корнях остатки до неузнаваемости обезображенных трупов.
После трехчасового отдыха, выступили мы в обратный путь по правому берегу реки Надежды, путь, который был полон невероятных приключений.
Вода часто образовывала здесь стремнины, пороги, водопады, широкими потоками устремлявшиеся между обломками скал. Вдоль русла во многих местах валялись вырванные стволы кедров, некоторые из них были покрыты еще свежим мохом; другие были выбелены водой и солнцем, как старые кости.
Тайга здесь по берегам пострадала от осенних бурь. Груды бурелома, разлагаясь, лежали в диком хаосе, а животворное весеннее солнце, словно чародей, создавало новую поросль – тысячи молодых кедров, выставлявших свои зеленые головки между телами павших великанов.
В других местах лес был не тронут. Хвостатые ветви простирались далеко над водою, а поросль тянулась до самого края подмытого берега.
Часто мы вынуждены были из-за обрывов обходить его. В печальной тишине леса слышен был заглушенный шум реки. Миновав обрывы, мы снова приближались к реке.
Являясь откуда-то с таинственного севера, благодаря влиянию неизвестных климатических условий, тепло переходило почти в духоту. Мутные, словно свинцовые туманы закрыли солнце. Весь лес стоял неподвижно, и единственным звуком, брошенным в мертвую тишину, был шум реки.
Но вдруг послышался страшный шум в лесу по правую сторону от нас. Молодая поросль ломалась, и земля тряслась под тяжелыми шагами. Одновременно с этим, знакомый уже мне голос издал свое рычание так близко, что мы сразу стали, как окаменелые.
На него ответили другие голоса; поднялся бешеный рев как бы хриплых военных труб и гудящих тромбонов. Бедный эскимос подскочил, как сумасшедший.
