Нападавшие были отброшены, и кровавая борозда в их рядах обозначала их ужасные потери. Уцелевшие бежали вниз. Нападение было отбито. Гак-ю-маки тихо заняли внизу равнину и развели огни.
Последними камнями, какие могли найти, мы обновили ограду. А дальше нам не оставалось ничего другого, как драться топорами, дубинками, прикладами ружей, потому что мы расстреляли все наши заряды.
Снеедорф коротко выяснил Алексею Платоновичу наше положение. Ученый пришел в себя в такой степени, что мог взяться за дело. Мы заявили, что если он не приведет машину в движение, – мы погибли.
Профессор в ответ на это гордо заявил:
– Через полчаса я буду готов!
– Хватит ли запаса спирта?
– До берега? Хватит!
– Поднимет ли этот циклоплан пять лиц?
– Если бросить все лишнее… – И, не обращая на нас больше внимания, он весь отдался своей машине.
Теперь у нас был опытный воздухоплаватель, который сумеет управлять этой небесной колесницей. Надежда на удачу бегства опять ожила в нас. Только хватит ли у нас времени для этого!
Я слышал, как спирт с клокотанием входил в резервуары. При свете факела, Алексей Платонович осматривал турбины и моторы. Чистил их и смазывал маслом. Время-от-времени мы подходили к Алексею Платоновичу.
– Можно ли исправить? Удастся ли?.. И когда?
Он отвечал нервно, разгоряченный и потный, несмотря на холодный ветер. Он впадал в бешенство, когда работа не удавалась. Мы должны были помогать ему: приносить винты, ключи, масленки. Он кричал, как разозленный ребенок. Но постепенно он успокоился, а с ним и мы.
XLI
Мы заглянули в пропасть. Гак-ю-маки были здесь, покрытые снегом, свернувшиеся вокруг погасших костров. Казалось, что их прибыло.
Я ходил вдоль ограды, не спуская глаз с местности. Внизу зажигались новые огни. А когда я молча, почти рассеянно оглядел подъем, я заметил там какое-то движение. Что-то, свернувшееся за камнем в нижней части каменного подъема, осторожно двинулось. Я тихо позвал товарищей.
Фигура была еще слишком незаметна, скрываясь насколько возможно. Она поднималась теперь по ступеням выше.
– Подождите! – упорно вглядываясь, сказал Снеедорф. – На гак-ю-мака не похоже. Смотрите, троглодиты увидели также этого человека. Они несутся к ступеням с натянутыми луками. Стреляют! Они преследуют. Кто это?
Человек заметил, что его преследуют. Он старался уйти, напрягая силы и взбираясь к нам. Вот он в тени; вот появился в свете месяца.
И тут удивленный голос Снеедорфа подтвердил то, что боялся выговорить каждый из нас.
– Смотрите! Да ведь это Сив!..
Это был он, Сив, которого уже давно считали мы мертвым и о котором уже давно не говорили.
Он пробирался кверху, через острея скал, на виду у дикарей. Видя, что они не в состоянии схватить его, гак-ю-маки начали пускать в него стрелы, метать дротики. Сив не издавал ни звука. Вдруг показалось его лицо на краю каменной площадки. Какое это было страшное от ужаса и боли лицо!
Каким чудом мог прожить этот человек один среди хищных зверей, среди безжалостной природы Каманака?..
Как удалось ему избежать гак-ю-маков? Несчастный, исхудалый сверток из грубых звериных шкур, полный грязи, пропахший дымом чадящего костра.
Хрипя, перелез он через камни и упал лицом на площадку. Тут только мы с ужасом увидели, что восемь стрел засели в его теле. Он не имел времени вытаскивать их.
И одна стрела прошла у него горлом. Он не мог говорить. И этот несчастный человек тащился, как зверь, выкатывая окровавленные белки своих испуганных глаз.
Он тащился к Снеедорфу. Подполз, хрипя, и обнял ноги своего защитника. Верный, как собака, до последней минуты, он склонил свою поседевшую голову к его ногам.
И вот, когда он метался от боли, разорвался мешок, который он нес за спиной, содержимое мешка рассыпалось и засверкало при свете месяца.
Это было золото.
Но хлещущая из раны кровь залила горло Сива Кьельтринга, и розовая пена выступила у него на губах. Он вздрагивал некоторое время всем телом в агонии; потом вытянулся и успокоился. Мы взяли мертвого Сива и отнесли его в заднюю часть пещеры.
Но откуда же это золото?.. Несчастный сбирал его со страстью во время своего одиночества.
Нашел он его, очевидно, в русле реки Надежды, и это обстоятельство выяснило мне странность его поведения, когда мы увидели у ледника Снеедорфа остатки автомобиля. Он заметил там самородок золота и старался утаить свою находку. Он жил потом изгнанником, в сознании своей вины, ужасной жизнью дикаря, следя издали за нашей судьбой.
Через четверть часа Фелисьен заявил, что осаждающих внизу прибывает. Огни запылали в большем количестве, чем прежде. Лихорадочное беспокойство овладело нами. Молча мы окружили машину, стоявшую неподвижно, как бы в насмешку над нашим беспокойством.
Вдруг, около десяти часов утра, застучал один из моторов. Быстрей и быстрей билось сердце машины.
Алексей Платонович нажал рычаг и тотчас же снова пустил его. Передняя турбина на один момент начала свое вращение. Циклоплан сделал движение, как пробудившийся от сна зверь.
– Все в порядке! – прокричал Алексей Платонович. Он весь переменился. Сиял и улыбался. Мы пожали ему руку.
Тотчас после этого общими силами мы вытащили циклоплан из пещеры на площадку.
Он обошел в последний раз машину; испытал, осмотрел, нет ли чего лишнего, увеличивающего вес машины. Убедился, правильно ли работает руль. Потом он открыл дверцы своей будки.
– Садиться! – скомандовал он пискливым голосом.
– Да и время. Гак-ю-маки идут в общую атаку, – произнес Снеедорф.
С колебанием подошел я к машине. Скрытые сомнения и опасения волновали меня. Все это было уж слишком необыкновенно. Купэ были низки, как раз только для сидения. На француз уже исчез со Снеедорфом в одной будке, и мне осталось лишь последовать их примеру.
– Ну, дорогой друг, – послышался мягкий голос Надежды.
Я бросил напоследок беглый взгляд на отдаленный, покрытый снегом край, на машину, стоящую в ожидании на краю пропасти. Дверцы захлопнулись. Со сжиманием сердца уселся я, но волнение прошло почти моментально. Оно уступило место сильному беспокойству: чем-то все это кончится?
Я опустил окошечко. Но в то же время я услышал слабый шум у остатков нашей ограды, и звериная голова гак-ю-мака осторожно показалась из-за камней.
Моторы пошли в ход. Турбины завыли с постепенно увеличивающейся бешеной быстротою.
Голова моментально исчезла, пораженная ужасом.
Циклоплан тряхнулся, двинулся и легко и плавно направился к краю террасы.
Мы все издали легкий крик. Машина перегнулась через край в пустоту и падала.
