Душа принадлежит к миру психическому. Без сомнения, есть на земле бесчисленное множество душ, еще грубых, тяжеловесных, едва освободившихся от материи, неспособные воспринимать интеллектуальные истины. Но зато есть другие, живущие наукой, созерцанием, углубленные к изучение мира психического, духовного. Эти последние могут оставаться пленницами на Земле. Их удел жить жизнью уранической.
Душа ураническая даже во время своих земных воплощений живете в мире высшем, божественном. Она знает, что, обитая на Земле, она в сущности находится на небе, так как наша планета есть небесное светило.
Каково внутреннее свойство души? Сохраняет ли она сознание своей тождественности? Под какими разнообразными формами и оболочками может она существовать? На какие расстояния может переноситься? Какая степень интеллектуального родства существует между различными планетами одной и той же системы? Когда будем мы в состоянии войти в общение с соседними небесными телами, когда проникнем мы в глубокую тайну Судьбы? Пока полное неведение и неизвестность. Но то, что было неизвестно еще вчера, становится истиной завтра.
Но вот исторический и научный факт, безусловно неоспоримый: во все века, у всех народов, во всех религиозных формах, самых разнообразных, идея о бессмертии всегда оставалась и остается неприкосновенной, в глубине человеческого сознания. Воспитание придавало ей различные формы, но не оно создало ее. Эта неискоренимая идея существует сама по себе. Всякое человеческое существо, появляясь на свете, приносит с собой, в более или менее смутной форме, это внутреннее сознание, это желание, эту надежду.
II. Iter exaticum coeleste
[51]Изучение этих вопросов по психологии и телепатии, которым я посвящал целые часы и даже дни, не мешали мне наблюдать Марса в телескоп и снимать географические чертежи каждый раз, как это позволяла наша атмосфера, столь часто облачная. Впрочем, надо признаться, что не только все эти вопросы соприкасаются в деле изучения природы и вообще в науках, но что астрономия и психология близки, в виду того, что обиталищем мира психического служит мир материальный, а предмет астрономии – изучение областей вечной жизни. И мы не могли бы иметь ни малейшего понятия об этих областях, если б не изучили их астрономически. Известно это нам, или нет, но мы обитаем в этот самый момент в одной из областей неба и все существа, кто бы они ни были, вечные граждане неба. Повинуясь какому-то таинственному предчувствию, люди еще в древности назвали Уранией музой всех наук.
И так, мысли мои были долго заняты нашей соседкой, планетой Марсом. Однажды, во время одинокой прогулки, в жаркий июльский день, я остановился отдохнуть на опушке леса, сел под группой дубов и вскоре задремал.
Жара была нестерпимая. Кругом стояла мертвая тишина. Сена, казалось, остановила свое течение и дремала как канал в глубине долины. Очнувшись после легкой дремоты, я с изумлением уже не мог более узнать ни окрестного ландшафта, ни соседних деревьев, ни реки, извивавшейся у подошвы пригорка, ни волнистого луга, расстилавшегося вдаль, теряясь на горизонте. Солнце уже садилось, но оно было гораздо меньше, чем мы привыкли его видеть. Воздух трепетал какими-то гармоническими звуками, неведомыми на Земле, и насекомые, крупные как птицы, порхали по деревьями не имевшим листьев, но усеянным исполинскими красными цветами. В изумлении я вскочил как на пружинах и одним прыжком очутился на ногах, чувствуя какую-то странную легкость в теле! Не успел я сделать нескольких шагов, как почувствовал, что более половины веса моего тела как будто испарилось во время сна: это внутреннее ощущение еще более поразило меня, нежели метаморфоза окружающей природы.
Я почти не верил глазам своим и другим чувствам. Впрочем, глаза мои были не совсем такие, как прежде, и слышал я иначе; почти с первой минуты я заметить, что организм мой оказался одарен несколькими новыми чувствами, новыми струнами, совершенно различными от тех, которыми обладаете земная арфа, называемая человеком, а именно чувством магнетическим, при помощи которого можно приходить в общение с другим существом, не имея надобности выражать свои мысли словами. Это чувство напоминает способность магнитной иглы, которая находясь в глубине подвала в парижской обсерватории, вздрагиваете и волнуется, когда вспыхиваете северное сияние в Сибири, или когда разразится электрически взрыв на Солнце.
Дневное светило только что потухло в далеком озере и розовые лучи заката еще догорали на небесах, как последняя светлая мечта. Две луны зажглись на разных высотах: первая – в виде сердца, взошла над тем озером, за которым скрылось Солнце. Вторая, в виде первой четверти, появилась гораздо выше на восточной стороне неба. Обе были очень малы и напоминали лишь издалека нашу Луну – громадный светоч земных ночей. Словно нехотя изливал он свой блестящий, но слабый свет. Я смотрел на них, пораженный удивлением. Но самое странное в атом странном зрелище было то, что западная луна, бывшая втрое больше своей восточной подруги, но все-таки впятеро меньше нашей земной спутницы, двигалась по небу весьма заметно для глаза и как будто бежала справа налево, чтобы догнать на востоке свою небесную подругу.
В последних отблесках заката появилась еще третья луна, или, вернее, блестящая звезда. Еще меньше размерами, нежели оба спутника, она не представляла резко очерченного диска, но свет ее был чрезвычайно яркий. Она витала в вечерних сумерках, как Венера на наших небесах, когда в период своего самого яркого блеска «вечерняя звезда» царит над томными весенними ночами, навивая радужные грезы.
Загорались и другие яркие звезды. Можно было узнать Арктура с его золотистыми лучами, белую, непорочную Бегу, семь звезд Севера в несколько созвёздий зодиака. Вечерняя звезда, эта новая Венера, блестела тогда в созвездие Рыб. Изучив хорошенько ее положение на небе, ориентировавшись по созвездиям, рассмотрев обоих спутников и приняв во внимание облегчение моего собственного веса, я вскоре убедился, что нахожусь на планете Марс, и что эта прелестная вечерняя звезда ничто иное как… Земля. Взор мой остановился на ней с тем меланхолическим чувством любви, которое щемить сердце, когда мысль наша уносится к любимому существу, разлученному с нами неумолимым расстоянием. Я долго и пристально созерцал эту родину, где столько разнообразных чувств перепутываются и сталкиваются в водовороте жизни.
«Как жаль, – думалось мне, – что бесчисленные человеческие существа, обитающие на этой маленькой звезде, не знают, где они находятся! Как прелестна эта миниатюрная Земля, освещаемая Солнцем, с ее микроскопической Луной, которая кажется возле нее крошечной точкой. Несомая в беспредельном пространстве в силу божественных законов тяготения, как атом, плавающий в необъятной гармонии небес. Она витает в выси, как ангельски островок. А жители ее этого даже не знают. Странное человечество! Оно находит, что Земля слишком обширна. Помимо этого, они всю свою жизнь посвящают обожание материи! Они не придают цены умственным и душевным качествам, остаются равнодушны к самым дивным проблемам мироздания и живут без цели. Какая жалость! Парижский житель, никогда не слыхавший названия этого города или слова Франция, был бы не более чужд, чем они в своем собственном отечестве. Ах, если б они могли видеть Землю отсюда, с каким удовольствием они вернулись бы туда и как преобразились бы все их общие и частные понятия! Тогда, по крайней мере, они узнали бы страну, в которой живут. Это было бы началом. А затем они постепенно изучили бы чудную действительность, окружающую их, вместо того, чтобы прозябать в каком-то тумане, без горизонта; вскоре они зажили бы настоящей жизнью, – жизнью интеллектуальной и духовной!»
