Он так долго ждал этой встречи, так готовился к ней, что теперь боялся испортить впечатление и двигался медленно, смакуя каждый шаг. Он тысячу раз представлял свое идеальное возвращение в родной город. Он терпеливо выжидал. Да, Ванечка на вокзале в Хабаровске чуть не спутал все карты. Но Вайнштейн твердо решил не рисковать, а выждать и заработать, чтобы вернуться домой с капиталом.
Кроме того, несмотря на четверть века в разлуке, старые кореша вполне могли его узнать, а про то, что ташкентские кинули маляву, что Боря Вайнштейн, он же Виктор Гиреев, — крыса, и ждет его правило и смерть, — он даже не сомневался. Как и положено по законам древней войны, он решил дождаться, пока «по реке не поплывет труп врага». С такими стратегическими замашками самурая Борька стал бы блестящим командиром, но выбрал другой путь. Он знал, что сейчас в мутной воде одесских улиц начнется полный беспредел, а точнее — новый передел Одессы среди воровских авторитетов. И война будет знатная. Он все правильно рассчитал и дождался-таки. Массовые зачистки одесского блатного мира в сорок восьмом, устроенные опальным маршалом Жуковым, помогли ему вздохнуть с облегчением. Никого из старых не осталось. А кто остался — или рванул, или сидит тихо, как мышь под веником на дальних бессарабских хуторах.
Но не в сорок восьмом, ни в сорок девятом Вайнштейну не удалось вырваться. Всё гешефты, всё сборы да перестраховки…
И куда ж такому красивому податься? Борька уже решил: гостиница «Аркадия», а потом можно и к Аньке Беззуб. Она за годы войны столько ему рассказала о своем фонтанском доме, что он его и с закрытыми глазами найдет. Зная Аньку, Борька не сомневался — если хату не захватили пришлые, то она никуда оттуда не уедет. А гостиницу снял — для вещей и на всякий случай. Вдруг она совсем мишигинер стала или совсем никакая — когда они расстались в Крыму, она была настолько запуганная, забитая, потухшая, что не ровен час и спиться могла. Но у нее есть информация о сыне. А где его горячая кровь в свои семнадцать могла очутиться — вопрос. Но все по чуть-чуть. По порядку.
Вайнштейн оставит костюм в номере и с наслаждением переоденется в легкую полосатую рубашку с коротким рукавом, широкие светлые брюки, обует белые пижонские парусиновые туфли и бережно достанет из чемодана новомодную мягкую шляпу.
Поездка в Аркадию превзойдет все его ожидания. Отстроенный после войны один из главных пляжей Одессы вернул его в юность. И здание ресторана «Аркадия» уцелело! Новая аллея с молодыми пальмами, шикарная веранда над морем, россыпь кафе…
Боря с удовольствием, не спеша, прошелся, а затем присел выпить пива. Он снова наполнялся силой, куражом и ленивой беззаботностью родного города. Вайнштейн чувствовал себя помолодевшим. Одесса не разочаровала, а наоборот — как будто готовилась к его приезду, возвращаясь в золотые времена расцвета раннего НЭПа. Так здесь все строилось, обустраивалось и кипело летней курортной жизнью.
Это первое впечатление после разлуки Боря воспринял как добрый знак. Он вернулся в гостиницу, принял прохладный душ, повалялся часок на постели, скорее, чтобы не отдохнуть, а понежится в предвкушении, и поехал к Аньке. Планируя сначала посмотреть на нее и решить — оставаться на ночь или тихо свалить и вернуться уже с утра с официальным визитом.
— Ого! — Борька присвистнул: Аня напомнила ему новую Аркадийскую аллею — раздалась, налилась, что ее не портило, а наоборот, наконец превратило из вечного измученного подростка в женщину. Загорелая кожа, выгоревшие светлые пряди из-под косынки. Анька стояла в соблазнительной позе — склонившись с банкой краски и кистью над расстеленным по дорожке транспарантом. В глубокой задумчивости… С подоткнутым чуть не до пояса подолом юбки…
Боря довольно хмыкнул свое знаменитое «есть фарт» и толкнул калитку:
— Здрасьте вам через окно, — весело начал он.
Анька от неожиданности уронила банку и завопила, как будто увидела покойника.
— И шо? Даже не поцелуешь? — улыбнулся он.
Но она отряхивала краску со ступней и пыталась понять, как реагировать на воскресшего.
— Тьфу ты! Напугал до смерти! Боря… ты как это?.. Подожди! Не подходи! Ты откуда вообще взялся такой нарядный?
— От верблюда! — оскорбился Вайнштейн. — У тебя мужик вернулся, а ты что-то не шибко рада!
Анька вдруг уперла руку в бедро:
— Откуда вернулся-то?
— Из тайги! — огрызнулся Боря. — Настроение у него стремительно падало. — Что ты, не рада меня видеть?
Анька все время косилась куда-то назад, себе за спину.
— Да я рада. Наверное… Но что-то как-то неожиданно через семь лет ты объявился. Хоть бы телеграмму дал. Тебя что — освободили?
— Можно и так сказать, — процедил Боря. — Где мой сын?
— Надо же. Вспомнил, — с горечью ответила Аня. — А я знаю? Ему уже восемнадцатый пошел. С друзьями гуляет.
— Где он? Как? — Борька уже не улыбался, а требовал.
— А ты не кричи на меня — не в Джанкое, — вдруг ощетинилась Анька. — Явился не запылился! Я все глаза выплакала. В Крым ездила, пороги обивала, письма везде рассылала. Мне сказали, ты умер по дороге от тифа. А тут раздайся море — плывет Боря!
— Ань, кто там? — послышался сиплый голос. За спиной у его Ханки вдруг вырос огромный мужик в тельнике. Мужик по-хозяйски взял Аньку за бедро, отодвинул ее и обратился к Боре:
— Что забыл, мил человек?
Анька вынырнула из-под его лапищи:
— Это к соседям — дальний родственник приехал. Адрес перепутал. Вот выясняем, куда ж ему надо — он с этими нашими линиями все попутал. Я проведу — тут рядом.
— Недолго там! — по-хозяйски рявкнул этот бугай и тяжелым взглядом буравил спину Бори, пока тот шел до ворот.
За воротами Борька вскипел:
— Это еще кто?
— Это муж мой — китобой, гарпунер. Так что ходить сюда не советую.
— Да больно надо! Скажи, где мой сын. Ты меня не интересуешь!
Анька презрительно хмыкнула: — Ты меня тоже! А твой, то есть мой сын, между прочим, в высшей мореходке учится, так что не порть парню биографию — у него все шансы в загранку пойти, а с папашей, который с фашистами якшался, он всю жизнь будет сардельку в Черноморке ловить. Держись подальше. А то я Осю на тебя натравлю. С гарпуном.
— Никейва! — бросит ей вслед Борька, но Анька не услышит.
Вайнштейн вернется в номер в бешенстве — кто бы мог подумать! Он эту доходягу партийную дважды от смерти спас, выкормил, долю в деле дал, а она! Ты смотри, какая борзая стала! Китобоя она завела, шикса престарелая! Сидела же всю войну — рот боялась без команды открыть! А тут — не подходи!
Боря решил остыть и вернуть прежнее благостное состояние. Он гулял по городу, который кипел, роился, фонтанировал — людьми, новыми фасадами, кафе и кинотеатрами. Такого подъема Борька не помнил с двадцать пятого. Только сейчас все было централизованнее и в разы масштабнее. И здесь крутились огромные деньги, это было настолько очевидно, что не нужно было быть королем криминала, чтобы это понимать. Вот только теперь Боря без образования, партийности, внятных документов и трудовой книжки да еще и разменяв шестой десяток, обидно оставался незваным гостем на этом празднике жизни и госбюджетов.
