— Не пóняла? — приподнялась Женя.
— Господи, я уже сомневаюсь, а стоит ли вас звать… — поджала губы Лида. — Это я на пенсии, а старческая деменция у вас началась. Я куда вас зову-то?
— На поминки?
— На вечер памяти с чтениями и обсуждениями его работ!
Женька взяла билетик:
— О, сто лет в обед! А обед будет? Или хотя бы буфет?
— Ага, — угрюмо подтвердила Лидка, — и танцы в бальной зале. Узнаю гарнизонную львицу.
— Я не пойду, — отрезала Ксеня. — Это ж тоска смертная! Мне партсобраний на работе хватает.
— А вот у тебя, между прочим, шансов больше всех! Ну как вы не понимаете, — трагически простонала Лида, — там же вся профессура! Весь цвет — ну те, кто выжил. Есть несколько достаточно крепких стариков. Хоть пару лет поживете нормально.
Сестры дружно расхохотались.
— Ничего смешного! Чтобы корни подкрасили и платья достали! Женя, Ксеня, снабдите вашу сестру таким буржуазным пережитком, как помада, иначе шансов у нее нет.
— Что значит шансов нет? — оскорбилась Аня. — Я хоть светскую беседу об искусстве поддержать могу. А вы что?
— Главное, чтобы к тебе подошли, а то поддерживать будет нечего!
— Или некого, — подмигнула Женька. — Дедушки хоть сами ходят?
— Вот ведь гадины! А еще говорили, что я в семье бесчувственная!
Ксеня обняла сестру:
— Ладно, приду. Женька, ты возьми своих соленых огурчиков в сумку.
— Что?!
— Ладно, Лидка, не дергайся. Жень, конфеток мятных. А я флягу Сансаныча с коньяком прихвачу. Посмотрим на твое кладбище слонов. То есть мамонтов!
До праздничного мероприятия дошли только Женя и Ксеня. Аня просто не явилась. Нарядные сестры были обескуражены — полный зал университета с гудящими студентами, аспирантами и бодрыми старичками в заскорузлых пиджаках.
Ксеня томным взглядом обвела публику.
— Без вариантов, — выдала вердикт она. — Ни одного годного кандидата младше шестидесяти пяти.
— Фамильный склеп какой-то! — фыркнула Женя. — И как я только повелась на этот Лидкин развод!
— Та ладно тебе, дай старшей сестре самоутвердиться. Видать, совсем тоска заела, что даже нас позвала. Вспомни ее журфиксы довоенные.
— А что мне вспоминать? Меня туда не приглашали.
Дамы заняли почетное место в первом ряду рядом с Лидочкой, одетой во все элегантно черное.
— Жаль, все-таки, что это не сыщик Ланге, — шепнула Женька, — все б веселее компания была.
— Подожди, а вдруг потом концерт симфонический или дружеский банкет, — предположила Ксеня, — для тех, кто доживет до конца.
Женька покосилась на президиум под кумачовой скатертью и на трибуну с графином:
— Ты про гостей или про выступающих?
На сцене восседали трое.
— Чур, мой — вон тот, бодренький, — шепнула Ксеня.
Женя, сдерживая смех, осмотрела сцену:
— Тот, которому сто два?
— Девяносто четыре! Крайний, с мефистофельскими бровями.
Женя сделала вид, что кашляет в платочек под пронзительным взглядом Лиды.
— Раз в пятьдесят лет решила их в свет вывести — и туда же! Молдаванское отродье! — шипела она. — Вы можете не ржать в первом ряду, как кобылы!
Сестры героически выполнили просьбу. Тем более, что к концу первого часового доклада заслуженного деятеля науки РСФСР, профессора Бориса Михайловича Теплова, об основных идеях в психологических трудах Николая Ланге Женя, согревшись в зале, уже периодически засыпала, томно прикрыв лицо рукой. От конфуза ее спас шепот Ксени:
— Лидка, а Лидка, тут написано: действительный член АПН — правда, что ли? Насчет члена?
Лидка покраснела и засопела, как паровоз.
Проснувшаяся Женя снова прижала платочек к глазам и яростно зааплодировала.
К трибуне вышел следующий докладчик.
— Он тоже член?
— Бери выше, — шепнула Ксеня — член-корреспондент. Чур, мой!
— Нет уж! Ты ж сказала, твой вон тот, самый свежий, бровастенький.
Лида наклонилась к сестрам и громко зашептала:
— Дуры! Под него научный институт психологии наркомпроса в сорок пятом открыли! Он, — Лидка кивнула в сторону трибуны, — его руководитель. Вы уровень представляете? Опару свою лучше в декольте поправь, — бросила Ксения.
Лидка сидела с идеально прямой спиной второй час и с живым интересом слушала, делая пометки в крошечной записной книжке.
— Ты посмотри, что она там чёркает, поди ж, ерунду какую-то.
— Поражаюсь ее мужеству и выдержке. Давай сбежим. Я третьего не выдержу.
Но побег не состоялся. Закрывал конференцию памяти профессора Ланге главный организатор мероприятия и его любимый ученик Давид Элькин, тот самый, с демоническими бровями. Он моментально выскочил на трибуну и, глядя прямо на сестер, улыбнулся:
— Иногда время тянется бесконечно долго, не так ли, девушки? А иногда пятилетка пролетает как мгновение. Это все разное восприятие времени. Уникальные особенности нашей психики. Но это мои наработки. А сегодня всё только об учителе и о влиянии Сеченова на его работы. По факту мой доклад займет тридцать минут, я сделаю все возможное, чтобы вы не заметили, как пролетит время.
Зал одобрительно загудел, раздались хлопки с галерки. Студенты явно любили Давида Генриховича. Его выступление завершало вечер и было на удивление живым и понятным. Элькин закончил под восторженные овации студентов.
— Женька, свистни, ну свистни! Ты ж умеешь, — толкнула ее в бок Ксюха.
— Гражданка, у вас пятый десяток на горизонте, а никак не угомонитесь, — Женя засиделась на неудобном откидном стуле и радостно подскочила, одергивая юбку.
— Мне, между прочим, сорок один, а полтинник тебе через месяц! — оскорбилась Ксеня.
— И это что всё? Ни шампанского и ни концерта? — повернулась она к Лидии Ивановне. — Ради чего мы мучились?
— Вы меня опозорили, — скорбно сообщила Лида. — Это был первый и последний раз, когда…
Она не договорила — со сцены к ним чуть не с прискоком сбежал «Мефистофель» и подошел к сестрам.
— Добрый вечер! Лидия Ивановна, кто эти прелестницы?
— Мои сестры, — скорбно выдохнула Лидка. — Евгения и Ксения. Давид Генрихович, они давно не были в обществе, умоляю, не обращайте на них внимания. Вечер прошел блестяще. Я так вам благодарна! Всё! Спасайте старших товарищей от этих страждущих подхалимов и едемте ко мне. Все скромнее, чем обычно, но тем не менее помянем Николая Николаевича в узком, — она выразительно посмотрела на сестер, — в узком семейном кругу.
