Она облизала прокушенную губу:
– Надо выпить за тесное знакомство. Но раздельно.
Она еще час медленно будет переползать на колени, пока, подтягивая растянутую по грядке ногу, не сможет встать.
На руках проступят гигантские кровоподтеки в тех местах, где ее, ухватив крепко, тянули мужики.
– Ну все… Пава, бедный, с ума сойдет, – хихикнула Нила, снимая ледяной компресс с ноги. – Ушла с ночевкой, пришла вся подранная и в раскоряку. Скажу: мужик годный на Чубаевке случился. Да что ты рыдаешь? Ну выжила же. Вон, расхожусь понемножку. Ты, главное, там досок настели, чтоб никто из детей не упал. Там метров пять – костей не соберешь.
– Мамочка, прости… Мамочка, я не знала!.. – продолжала плакать Люда.
– Так! Что ты голосишь, как по покойнице?! А ну пей со мной! Это хорошо, что я провалилась, а не ты! Вот что бы девки с тобой делали, кого бы звали? Боженьку благодари.
– Ну что, до дна? – Нила подняла стакан с абрикотином. – За новую приму советского балета!
Гонка вооружений
Молдаванка реагировала на ситуацию в мире на всех уровнях – от подвалов и цоколя до вторых этажей галереи, от заслуженных пенсионеров до школьников. Единое информационное поле, созданное из передовиц газет, программы «Время», политинформаций в школах по понедельникам и стенгазетах на предприятиях, колыхалось, как пшеница перед грозой.
Холодная война в разгаре. Но на пике, как в Карибский кризис. Пава Собаев, как всегда, емко суммировал все передовицы в один вердикт:
– Эти суки опять что-то против нас замышляют.
Рассматривать карикатуры в газете «Труд» было интересно и жутко одновременно. Там милитаристы и дядя Сэм ходили в обнимку с неприличного вида антропоморфной ракетой «Першинг-2» мужского рода. Идеологическая работа была такой массированной, что любой первоклашка без запинки выдавал точную информацию про класс и тротиловый эквивалент всего, чем нам грозил Запад.
Баллистические ракеты мобильного реагирования «Першинг-1» США развернули в Европе еще в семидесятых – сейчас же меняли на усовершенствованную модель средней дальности «Першинг-2» и крылатые ракеты «Томагавк» наземного мобильного базирования.
СССР, разумеется, тоже не молчал.
Младшие классы молдаванской спецшколы с углубленным изучением английского не оставались в стороне от общественной жизни и после политинформации за пару месяцев до США не только разворачивали, но и запускали в коридоре третьего этажа «Першинг-2» в лице и теле командира звездочки Сережи Бойко. Он был отобран исключительно по габаритам и, раскачанный за руки и за ноги, запускался в район девчонок, символизирующих то ли пятнадцать республик-сестер, то ли страны-члены СЭВ.
В ответ, нарушая законы экономической географии и военного времени, с женской стороны прилетал «томагавк» в простых колготах и коричневой школьной форме.
После наглядного запуска и уроков по гражданской обороне Юля дома начинала готовиться к возможной химической атаке и повторять, что делать, если американцы шмальнут по аммиачному заводу. Слава богу, он далеко, и пока облако дойдет, можно добежать из школы домой. Запас воды, мокрые тряпки под дверь, заклеить окна… Или наоборот – открыть и проветрить? Она вечно путалась и пугалась, но зато вода в бутылях – что в кухне, что в туалете – не переводилась. А все потому, что, несмотря на шикарный туалет в двенадцатой квартире, воду здесь, как и по всей Молдаванке, отключали и днем в разное время, и обязательно ночью. Ровно в полночь под пиканье радиоточки вода в кране с шипением заканчивалась и появлялась с громким кашлем и гидравлическим ударом ровно в шесть утра с вступлением духовой группы в гимне.
Химическую атаку вообще можно было легко отрабатывать ежедневно. И если о ночных горшках уже забыла даже маленькая Лесенька, то настоящая химическая атака разворачивалась в подворотне, где с мая по октябрь благоухали всеми степенями разложения мусорные ведра.
«Мусорка» приезжала раз в два-три дня. Услышав заветный колокольчик, все, кто был дома, кидался на выход скорее вынести свое ведро. Солидарность – выбросить чужое – не проявляли. Чтобы попасть на улицу или зайти во двор, нужно было задержать дыхание и рвануть через длинную подворотню с почтовыми ящиками ближе к квартирам Ани Берштейн и Аси Ижикевич, а чуть дальше к выходу стояла батарея ведер. Их полоскали под краном дворовой колонки и спешили по квартирам – снова наполнять бытовыми отходами.
Юбилей
К Нилиному юбилею Люда начала готовится еще с августа. И для начала в ателье заказала ей вязаное трикотажное шерстяное платье.
– Бутылочное, – прищурившись от удовольствия, объявила после примерки Нила. – Людка, ты сумасшедшая! Оно же стоит, как цветной телевизор!
– Не, как черно-белый, – отозвалась Людка, сосредоточенно обкусывая кожу вокруг ногтя. Она, как в детстве, сгрызала их до мяса.
– Доця, ты шо, голодная? У меня есть ногти на ногах, дать пожевать? – спросила Нила, а потом, не меняя тональности, продолжила: – Темно-зеленое, такое бутылочное! Настоящая шерсть! Будут вязать трикотаж по выкройке. А отдельно… – она выдержала паузу, – отдельно… Нет, Людка, сама им скажи.
Баб Женя, Люся-морячка, тетя Ида и мелкие Юля с Лесей уставились на маму. Люда вздохнула и пробурчала:
– А отдельно будут на коклюшках плести кружево на воротник и манжеты. Это мой подарок.
Кроме трудоемкого платья, Люда заказала ресторан на пятьдесят человек. Нила три вечера подряд переписывала списки.
– Дочечка, ты понимаешь, ну их шестьдесят семь, как ни крути. Тут родных десяток, и в кадрах у нас четверо, и все с мужьями-женами. А еще заводоуправление, и профсоюз, и медпункт, и со двора хоть пару человек – Люсю, Иду, Аньку Берштейн…
– А Аньку зачем? Вы ж не шибко дружили?
– А шоб подохла от зависти, но перед этим всем рассказала, как было шикарно.
– Ну откуда ты знаешь, что будет шикарно?
– Так кабак какой! Банкет! Не кафе же. И платье, само собой. Она в ресторане последний раз в пятьдесят шестом была.
Только дату пришлось заказать накануне – двадцать девятого. Тридцатое октября выпадало на понедельник – ну какие гуляния? А следующие выходные уже заняты.
– Та не верю я в эти забобоны, – отмахнулась Нилка.
В октябре Юля прибегала из школы и, не дыша, садилась возле мамы. Весь кухонный стол занимали два склеенных ватмана. Люда готовила праздничную стенгазету. У нее был ворох черно-белых фотографий от заводского фоторепортера. Там были практически все участники праздника на рабочих местах, в президиумах и на первомайских демонстрациях, еще относительно трезвые и парадно-нарядные. Первые ряды Люду интересовали мало, она искала за их спинами тех, кто камеры не видел. И находила глазеющих по сторонам, чешущих затылок, курящих. Для коллажей ей было достаточно головы – остальное она дорисовывала детскими фломастерами.
