Кого она увидела – сына или первого мужа, – Люда так и не поняла.
Врач скорой, который приедет констатировать смерть, переберет пухлую папку с диагнозами, документами, инвалидностью первой группы, еще раз посмотрит на Ксеню, лежащую на своих белых наглаженных простынях с монограммой. Фельдшер разведет руками. Врач выпишет справку и спросит у Люды.
– Мать? Бабушка? Свекровь?
– Нет, бабкина сестра.
Врач возьмет ее руку и пожмет:
– Я впервые за шестнадцать лет на скорой вижу такой уход. Ни пролежня, ни запаха. За родными так не смотрят. Мое уважение. От всего сердца.
– Она родная, – устало отзовется Люда.
Ксеня все распланировала заранее. Это поколение было готово к смерти в любой момент – от белья до украшений все было давно сложено в похоронный набор и собиралось Людой под командованием Ксени еще два года назад.
– Такое чувство, что мы готовимся на свидание, а не на кладбище, живите еще триста лет, – огрызнулась она, когда Ксеня забраковала пятую комбинацию.
– Ну все мои любимые там. Иди знай, – отозвалась та.
Сейчас она лежала при полном параде со связанными газовым платочком руками. В гроб она попросила положить фотографию Сашки и на протесты Люды: а вдруг живой? – парировала: – Тогда откопаете и достанете.
Лида приедет на поминки в сопровождении работницы соцслужб, будет Светлана Панкова, которая за три года ни разу не пришла проведать дальнюю родственницу, и даже… о чудо, Зинка Беззуб, Котькина вдова, рассорившая его с семьей.
– О, весь серпентарий в сборе, – выдаст Женя и затянется беломором: – Слетелись. Как же я хочу увидеть их лица. Можно, я скажу про завещание? Дай получить удовольствие.
– Да на здоровье, – отмахнется Люда, – я в ваших войнах не участвую.
– Хотелось бы взглянуть, – процедит Панкова-младшая.
– Придет время – глянешь, – заявила Женя. – А ты, Лидочка, тоже хочешь посмотреть завещание?
– Да мне все равно! На себя посмотри, Женька, думаешь, с Ксюхиными деньгами из грязи в князи выскочила? Огорчу – как была отребьем молдаванским, так и осталась. Я, между прочим, еле доехала! У меня давление!
– И возраст у тебя еще. Задумывалась, что ты старше усопшей сестры на семнадцать лет?
– Делать мне больше нечего! А ты, Женька, задумывалась, что мы одни с тобой остались. Из всех шестерых детей?!
– Да уж… – протянула Женя. – Кто бы мог представить.
– Так что там с завещанием? Что, правда, она все вам отписала?
– Людке. Все Людке – и движимое, и недвижимое.
То самое недвижимое, за которые гости точно собирались побороться, и Людино заявление, что дом Ксеня давно продала, стало атомной бомбой за поминальным столом.
– В смысле продала? Когда? А деньги где? – поперхнулась дальняя родственница Панкова.
Люда заботливо подлила ей еще половник борща, который по баб Фениному совету подавали, «шоб парувало и душе легче отходить», и совершенно серьезно ответила:
– Закопала в парке Ильича. Что смотрите? Вы же Шерлока Холмса читали? Надо прятать на виду, – она понизила голос: – Знаете, где карусели на цепях в луна-парке? Вот половину там, половину на всякий случай под кегельбаном.
Женя, не удержавшись, фыркнула от смеха. Родственница побагровела:
– Ну-ну, посмотрим, кто последним посмеется!..
Все знали, что Ксения Ивановна со своим экономическим мозгом никогда не складывала яйца в одну корзину, и помимо дома у нее были и другие активы – золото, но до него не доберешься, его Людка точно сразу заграбастала. И вклады. В разных отделениях, в разное время не такие большие деньги, но тысяч двадцать пенсионного фонда Ксюха себе точно заначила еще во времена Панкова, да и мужнины накопления на себя переоформила.
Опротестовать завещание было крайне сложно, это понимали все опечаленные соискатели. Первый поход к нотариусу подтвердил: Ксеня позаботилась не просто об официальной бумаге, но и о свидетелях ее завещания и о ее адекватности. Одним был ее участковый терапевт, а вторым – знакомый майор милиции.
Поэтому перед тем, как начинать судебные тяжбы, надо было оценить, о какой сумме вкладов идет речь и сможет ли она перекрыть все правые и левые расходы.
Кто сказал, что в Сберегательном банке чтили тайну вкладов, тот никогда не проверял волшебную силу двадцатипятирублевой купюры, а в тяжелых случаях – чудодейственных ста за информацию.
Кто, как не Лида, поднял все оставшиеся в живых связи, кто, как не Светлана, пошел низами – через кассиров. Ничего! Ни копеечки! Да, есть крупная сумма, которую Верба положила на свое имя пару месяцев назад, но это ее вклад, не наследство. Не докажешь. А Ксенины деньги бесследно исчезли. Видимо, эта Люда со своим спортсменом была хитрее, чем казалась.
Лидия Ивановна Ланге, выслушав горестные отчеты помощницы, философски вздохнула:
– Ну значит, наши таланты к гешефтам передались через поколение. Тоже неплохая новость.
В одночасье разбогатевшая Люда Верба о таких финансовых катаклизмах у нее за спиной узнает чисто случайно, когда пойдет снимать проценты по старым Ксениным книжкам перед Новым годом на подарки.
– Панкова, там надо переоформить на Вербу и проценты снять, если можно.
Кассирша вспыхнула:
– Да вы достали уже со своей Панковой! Когда уже угомонитесь! Полгорода ее деньги ищет! Нет ничего!
– В смысле нет ничего?! У меня книжка ее!
– Где?!
Людка сунула в окно книжку Ксени, свой паспорт и завещание. – Вот, я не переоформляла. Не надо было пока…
– Вы что, слепая? – продолжала бухтеть кассир. – Вот что написано? Ильинская! Какая Панкова? И в завещании вашем – Ильинская! Что, не знали, как благодетельницу звать?
Никто не даже не думал и тем более не смотрел, что Ксения Ивановна не поменяла во втором браке фамилию. Во-первых, куча переоформлений, во-вторых, разные фамилии с влиятельным мужем – меньше шансов у всех проверяющих и, в-третьих, главная причина, в которой она признается только будущему мужу, – сын с фамилией Ильинский.
– Ты понимаешь, мы с тобой будем на одной, а он совсем один на другой. Как будто я не его мама. Понимаешь? Я видела Людку Канавскую у Нилы Собаевой. Женя жаловалась, что девчонка в обиде однажды ляпнула, что она ничейная и ненужная в новой семье. И не важно, сколько ему лет. Я останусь Ильинской, но только твоей…
Почтальон, которая приносила пенсию, называла клиентку с щедрыми чаевыми только Ксения Ивановна, а Люда на такую ерунду, как фамилии в документах, внимания не обращала.
Отдохни
Люда наслаждалась внезапно свалившейся на нее свободой и не вполне понимала, что с ней теперь делать. Как локомотив, который разогнался до максимальной скорости, она после смерти Ксени продолжала лететь в прежнем графике. Тратить деньги и уходить в загул она не умела и не собиралась, работать на предприятии не было необходимости – процентов со всех вкладов хватало на приличную зарплату для домохозяйки. Первым делом, получив наследство, она проведет в квартиру телефон (взятка в триста рублей сильно ускорит Нилину очередь) и спросит всех домашних об их главных «хотелках». Юлю можно было не спрашивать – она мечтала о взрослом велосипеде, потому что Леськин «Зайка-2» был уже таким крошечным, что колени нависали над рулем. Леся, как и положено в семь лет, по семейной традиции попросила пони или в крайнем случае попугая какаду и собаку. У взрослых с тайными желаниями было еще хуже. Толик удивился – у него все есть, тем более Люда успела связать всему экипажу на тончайших спицах-двойке ультрамодные сине-белые шапки фасона «петушок» с бортовым номером «Алмаза» на боку – высший шик на грядущих соревнованиях.
