Люда Верба, которая после смерти Ксени набрала вес на грудь и бока и наконец-то купила себе дубленку, наклонилась над прилавком попробовать мясной балык. Она скорее угадала, чем почувствовала, и, рефлекторно прижав локоть, схватила за запястье чью-то руку у себя в кармане.
– Ах ты сука неприятная! – крикнула она, не ослабляя хватки, и обернулась. Длинный тощий мужик пытался вырваться из ее стальных пальцев. Если выкручивать вручную по два комплекта постельного белья после стирки, полоскания и крахмала каждый день три года подряд, то можно хоть отжиматься на пальцах, хоть арматуру гнуть, а тут какой-то жалкий карманник, который с ужасом продолжает сжимать в кулаке Людкин батистовый носовой платочек.
– Сама сука! – и он вдруг поперхнулся: – Людочка?!!!!
– Сережа? – От удивления Люда разжала руку. Юля с интересом смотрела на явно криминального типа в спортивных штанах и замызганном пиджаке. Вор густо краснел:
– Люданя, я тебя ваще не узнал! Богатая будешь!
– А ты это… – Люда пыталась подобрать слова. – Того? Давно?
– Да откинулся неделю назад. Вот третий день в городе. У мамы в Ильичевске завис. А вы как там?
Продавец и Юля ошарашенно смотрели на эту светскую беседу.
– А Толян вечером дома? Можно, я завтра зайду? Часиков в семь?
– Ну да… заходи, – теперь покраснела Люда.
– А вот знакомься. Невеста моя, Ленка, – Серега махнул рукой, к нему подкатилась круглая, как колобок, молодуха в необъятном плаще.
Когда они выйдут из корпуса, Юля с удивлением спросит.
– А кто это?
– Это… папин брат. Старший, – медленно ответит Люда. – Он вор-рецидивист.
– Он что, хотел кошелек у тебя украсть?!
Люда хмыкнула и сунула руку за пазуху:
– Ага, сейчас. Я что, вчерашняя – на Привозе кошелек в кармане носить? Тем более в правом.
– Хреновый из твоего брата карманник, – выдаст она вечером Толику. – Ни на лица не смотрит, ни на руки.
– Ну, понимаешь, Косточка, то, что ты в плюс пятнадцать в дубленке, любого с толку собьет. Как там в мультике: «Я таперича знатна мадама в модном туалете»? – хихикал смущенный Толик.
– Посмейся еще. Позорина какая. Вот как в такой ситуации реагировать? Он еще и в гости завтра придет.
– Он мой брат. Другого нет и не будет. Прости, родня у меня подкачала. Но уж какая есть.
– Мне достаточно, что ты не такой, – погладила его по плечу Люда. – Теперь два вопроса: что готовить на завтра на праздничный ужин? И что делаем? Я, типа, тебе не рассказала?
– Просто не вспоминаем.
Серега придет не только с Ленкой, но и с братским подарком – было видно что он очень старался сгладить и компенсировать случившийся конфуз. Он вручит Люде: – Ну ты это… зла не держи, – промасленный тяжеленный сверток. Это будет роскошный набор для кухни – лопатка для подачи, гигантская двурогая вилка для мяса и топорик-колотушка для рубки и отбивания битков. На стали – тончайшие затейливые гравировки, все острые части заточены, как бритва, а ручки – наборные с плексиглазом, эпоксидной смолой и ярко-малиновыми розами внутри. Такие розы, только намного мельче и бледнее, Юля видела только у особо модных таксистов на набалдашнике вместо переключателя коробки скоростей.
Удержать инструмент было тяжело – килограмм пять каждый. Но красота – неописуемая. Вот такие бы розы да на кольца или серьги или выковырять их и украсить коробку – кукольный дом!..
Мама почему-то подарку была не рада и на кухне брезгливо отодвинула его на край стола. После ухода гостей она спрячет чудо-приспособления в нижний кухонный ящик.
Толику старший брат тоже принес диковинку – милицейский ПМ. Точная копия пистолета Макарова вплоть до серийного номера на рукояти была «куклой» с функциональной нагрузкой: если спустить курок – загорался огонек зажигалки над дулом.
Папа никогда особой эмоциональностью в быту не отличался – поэтому мелькнувшую на его лице крайнюю степень недоумения пополам со смущением обе дочери успели заметить. А Юля с удивлением спросила на кухне у Люды: – Как эта Лена так быстро похудела?
Видимо, под плащ она собирала все честно стянутое своим напарником из карманов и прилавков.
Мелких быстро выпроводили из-за стола.
– Ну что, брат, это мы сколько не виделись? Лет семь? – поднял фужер Сережка.
– Одиннадцать, – уточнил Толик.
– Ты прикинь, как у нас ходки не совпадают, – рассмеялся Сергей. – Ты знаешь, я иногда завидую, что мама тебя в интернат отдала – вон, большим человеком стал. Ученым.
– А я тебе. Ну там, в детстве. Что мама тебя выбрала.
– Да что я? Жизнь моя пропащая. Я ж ненадолго на воле. Все понимают – и ты, и даже Ленка. И ждать никто не будет. Даже мама. На кой я ей такой непутевый?
Сережка в этот раз задержится, к неудовольствию Фени, аж на три месяца. И будет бродить по ночам, и на работу не пойдет, и бабу очередную в ее чистоту и красоту притащит. Вон участковый через день заглядывать станет, и соседи недобро за спиной шептаться.
А набор Люда ни разу не достанет, несмотря на уговоры дочерей.
– Все поймут, что у нас уголовники в семье, – шепотом объяснит она старшей.
1987
Тайна
Толик с апреля собирался в очередную гонку – через десять лет они снова шли в Варну на кубок Георгия Димитрова. Состав был знатный – больше шестидесяти экипажей из Болгарии и СССР, и среди них его «Алмаз».
Но в этом году подготовка к соревнованиям была смазана бесконечными домашними хлопотами. Верба не мог отказать Люде. Она впервые воспользовалась его жизненным принципом: «Никогда не проси, если можешь сделать сам. Никогда не отказывай, если попросили о помощи».
И она потребовала. Толик и сам видел: при всем желании в этот раз она одна не справится.
Это была эпохальная сделка века. Их семейная тайна длиной в полтора года. И все потерянные четверговые вечера на «стихийных биржах» на Черемушках и проспекте Мира. С объявлением: «3 + 2 = 4 или 5»… Больше всего его бесили любопытные, которые просто напоболтать интересовались подробностями про Мельницкую и Бочарова и тут же отваливали – потому что им нужно две однокомнатные. Чего приставали?!
В Новом, 1986 году они приняли решение – съехаться. А три плюс две можно поменять на четыре или пять. Главное дождаться. Вариант с доплатой они даже не рассматривали: мы вам две квартиры, одна новая совершенно, еще и денег дать?!
В газете «Одесская реклама», куда Люда подавала объявления, она обводила фломастером интересные варианты и вечерами прозванивала. Звонили и ей. А еще приходили посмотреть. У Людки вдруг случился принцип – никто во дворе не должен знать, что они ищут обмен. Никто – чтоб не сглазили или не навели ворья. Почему, кроме курсантов, в двенадцатую по пятницам стали захаживать гости, никто не догадывался, но не заметить такой поток новых лиц было невозможно.
