– Я уже не успею их продубить, – говорит Марен и морщится, глядя на шкуры у себя в руках. Они теплые и тяжелые, с них что-то капает прямо ей под ноги. – Я смогу только их выскоблить.
– Этого будет достаточно. – Кирстен провожает Марен до угла дома. Море бьется о прибрежные скалы. Марен хочет спросить у Кирстен, не пугает ли ее море, не приходит ли кит в ее сны. Но она смотрит на Кирстен, смотрит, как та шагает, держа руки в карманах брюк, и думает про себя, что Кирстен, наверное, спит так же крепко, как малыш Эрик.
– Иди в дом, пока тебя никто не увидел, – говорит Марен.
Кирстен смеется и убирает ей за ухо выбившуюся из косы прядку волос.
– Перестань волноваться по пустякам.
Марен идет прочь, чувствуя на себе пристальный взгляд Кирстен. Тяжелые шкуры оттягивают ей руки. За ней тянется след из сверкающих алых капель.
13
Теперь, когда у Урсы есть свое место на палубе, ей уже легче переносить то, что происходит внизу. Она никогда бы не подумала, что ей будет так хорошо на открытом просторе, на свежем воздухе: она всегда считала себя домоседкой. И хотя корабль такая же клетка, как и каюта, пусть и размером побольше, воздух над морем свободный и чистый. Вдыхая его, как-то проще представить, что мир таит в себе массу прекрасных возможностей.
Солнце держится в небе чуть дольше, чем прежде. Иногда Урса чувствует, как оно согревает ей кожу, не прикрытую черной бархатной маской. Согревает, точно тяжелое дыхание Агнете по ночам. Ей любопытно, чувствует ли Авессалом, что от нее пахнет морской солью, замечает ли он две тонких полоски обветренной кожи у нее на запястьях, в тех местах, где манжеты плаща и перчатки не вплотную примыкают друг к другу?
Их корабль не отходит далеко от берега, в ясные дни на горизонте видна земля. Равнины вблизи Тронхейма уступают место высоким отвесным утесам. Когда они приближаются к Полярному кругу, берега начинают меняться. Деревья льнут к стенам фьордов, они здесь еще довольно густые, и Урсе кажется, что она видит в их ветвях странные фигуры и лица троллей; но на горных вершинах лежит белый снег. Она наблюдает за островами, скользящими мимо, непокорными выступами земной тверди.
Корабль берет курс на восток, и Урса видит свой первый айсберг, огромную массу льда: такого белого, что он отливает голубизной – вдвое больше их бергенского дома. Айсберг плывет, неприступный и грозный, как каменная скала. Капитан Лейфссон отдает приказ обогнуть его по широкой дуге и объясняет Урсе, что над водой видна только верхушка, а главная опасность скрывается в глубине. Урса представляет, как айсберг украдкой преследует ее всю дорогу до Вардё.
Они заходят еще в несколько мелких портов, а потом прибывают в Тромсё. Урса не сходит на берег, но наблюдает со своего места на корме, как они приближаются к гавани в вихре соленого ветра и морских брызг. Маленький городок на каменистом острове, который, кажется, сам бьется о волны, как волны бьются о его берег, серый на сером. Они стоят в Тромсё недолго: только чтобы ее муж помолился в приземистой портовой церкви, и чтобы пополнить запасы провизии перед последним рывком до Вардё.
Буквально за пару минут до отплытия Урса видит, как Каспер бежит вниз по сходням. Он стоит на причале, босой и растерянный, и сжимает в руках узелок. Урса снимет свою маску от солнца, перегибается через борт и окликает Каспера, но он уже идет прочь. Она чувствует что-то близкое к панике, словно застрявший под ребрами раскаленный осколок. Она подходит ко второму помощнику капитана и, позабыв приличия, тычет пальцем ему в плечо.
– Герр Хенссон, Каспер остался на берегу.
Он оборачивается и непонимающе глядит на нее:
– Госпожа Корнет?
– Каспер, – поясняет она. – Мальчик, который сортировал канаты.
– Прошу прощения, госпожа Корнет, я не совсем понимаю, о ком идет речь.
Она указывает на обычное место Каспера.
– Он всегда сидел здесь.
– Мы берем юнг, когда есть работа, и отпускаем, когда ее нет. После Вардё мы идем на Шпицберген, и не все молодые мальчишки подходят для китобойного промысла.
– Я не знала, что это китобойное судно.
Он неловко переминается с ноги на ногу.
– Мы беремся за все, что приносит выгоду. В Бергене переизбыток трески, и ваш отец рассудил, что ему нужен товар, на который есть спрос.
Ей не нравится его тон, но она не отступает.
– Каспер не захотел бить китов?
– Или он не подходит для этого дела. Не всем хватает силенок. – Хенссон смотрит на палубу, и Урса понимает, что там собрались матросы и ждут, когда он займет свое место в рулевой рубке.
– Но я не… – она умолкает, недоговорив. Второму помощнику Хенссону вряд ли есть дело до какого-то юнги. Она сама толком не понимает, почему так сильно разволновалась. Но Каспер стоит у нее перед глазами: босой, растерянный, бесприютный на незнакомом причале, такой хрупкий и беззащитный. А теперь Хенссон уже отвернулся, их разговор окончен. Урса глядит на причал. Каспера там уже нет, словно и не было вовсе.
Она почему-то огорчена, что он с нею не попрощался, хотя после Тронхейма они не обмолвились ни единым словом. Она тешила себя смутными мыслями, что, может быть, он останется в Вардё, станет слугою в их тамошнем доме, и она собиралась спросить у Авессалома, можно ли это устроить. Но то были лишь мысли, которые так и остались невысказанными. А теперь уже поздно.
Корабль отходит от причала. Урса чувствует качку, видит матросов, чьи взоры уже обращены к морю. Скоро они прибудут в Вардё, где она тоже сойдет на берег, и дальше корабль пойдет без нее.
* * *
За несколько дней до прибытия в Вардё Урса чувствует резкую боль в животе.
Боль растекается по спине, бьет тупыми ударами в голову и вновь отдается резями в животе. Внутри что-то судорожно сжимается, над верхней губой и в подмышках выступает холодный пот. Что-то с ней происходит, что-то странное и нехорошее. Она ищет глазами капитана Лейфссона и снова жалеет, что Каспера нет на борту. Она хочет окликнуть второго помощника Хенссона, но у нее почему-то нет голоса: что-то встает комом в горле, какое-то темное, почти животное ощущение, велящее ей никому не рассказывать об этой боли.
Она кое-как поднимается на ноги, буквально сползает с каната, и поясницу сжимает спазм, такой внезапный и сильный, что Урса прикусывает губу, чтобы не закричать. Может, она отравилась? Она выпрямляется, судорожно хватает ртом воздух, боль на миг отступает, а потом возвращается, бьется внизу живота раскаленной волной.
На этот раз Урса ждет, пока боль совсем не отступит, прежде чем сделать шаг. Очень медленно и осторожно она продвигается к входу в трюм. Она по-прежнему сжимает в зубах круглую бусину, на которой держится маска. Никто из матросов не видит, что ее лицо покрылось испариной, а из глаз льются слезы.
Спуск по лестнице кажется бесконечным. Урса мысленно считает ступеньки, в обратном порядке от десяти до одного, и еще раз, и еще – пока не чувствует под ногами ровный дощатый пол. Она закрывает глаза и идет по коридору на ощупь, периодически останавливаясь, чтобы переждать мучительные приступы.
