На Тверской она чуть не врезалась в огромную клыкастую свинью с сумкой на колёсиках, которая шла ей наперерез. Свинью было невозможно не заметить, но Львика пёрла вперёд, как будто не видя. В последний момент Ева удержала новую подругу зубами за гриву. Свинья, к счастью, торопилась, так что последствий это не возымело.
Потом на Виа Веккья, на переходе возле Библиотеки Шнеерсона, Львика тем же манером попёрла на обратнояйцевидную магнолию, бегущую куда-то по делам. Та охнула, упала, и тут на неё чуть не налетел першерон, нагружённый клетками с пигалицами. Лэсси среагировала мгновенно, буквально выдернув магнолию из-под копыт. Доширачка перепугалась и рассердилась, и, наверное, обратилась бы в полицию — но Ева сделала умильные глазки и чуточку подняшила разгневанную обывательницу. Та сменила гнев на милость и даже назвала Львику «бедненькой», а Еву погладила по мордочке веточкой.
При этом ни рассеянной, ни неадекватной Львика не выглядела. Она вовсю болтала с Евой, расспрашивая её об окружающем мире, всё внимательно рассматривала и пыталась запомнить. Так что Писториус решила, что это у неё остаточные явления от перелёта.
Однако прямо возле ресторана Львика вытворила такое, что у Евы челюсть отвисла. А именно — прямо посреди оживлённой улицы она, воровато оглядевшись, прыгнула на тщательно ухоженный газон и мощно облегчилась.
На этот раз полиции избежать не удалось. Следующие три часа обе поняши и их покровительница провели в участке. Участковый оказался удодом, так что даже возможности Лэсси не смогли ускорить вызволение из застенков. Когда же они, наконец, были отпущены, Ева осторожно спросила Львику, зачем она это сделала.
— Ну так никого же не было, только ты, вот я и подумала, что никто не увидит… ой, — поняша опустила мордочку, понимая, что ляпнула не то.
Тут-то до Евы и дошло.
Со Львикой было всё в порядке. Просто она вела себя как нормальная эквестрийская пони.
Ева провела немало времени в пути, общаясь исключительно с низкопородными. Так что она успела адаптироваться. Львика перенеслась из Эквестрии в Директорию за сутки. Поэтому она — на подсознательном уровне — воспринимала любых низкопородных как электорат. Ну или как существ бесправных, которые должны уступать поняше дорогу, расступаться, стелиться перед ней. И чьё мнение в любом случае не имеет значения. То есть для неё улица, забитая публикой, была пустой — потому что на ней не было ни одной поняши, кроме Евы.
Конечно, всё это было на бессознанке. Умом-то Львика всё понимала, проблема была в рефлексах и автоматизмах.
Они всё-таки поехали в «Оffсы», где с трудом нашли свободный столик. Ева осторожно изложила новой подруге суть проблемы. Та понурилась, но согласилась. И попросила Еву быть всё время при ней хотя бы первые дни — чтобы снова не попалиться на какой-нибудь фигне.
Ева забеспокоилась насчёт работы, но Лэсси подобное решение горячо одобрила. И более того — взяла с ней обещание побыть вместе с Львикой хотя бы недельку, пока та привыкнет. Что касается дел по Фонду, Лэсси сказала, что пусть она об этом не беспокоится, а ремонтом нового офиса пообещала заняться сама. При этом она так выразительно щёлкнула пастью, что Писториус разгильдяям-ремонтникам не позавидовала.
В «Оffсах» не подавали ничего крепче сидра. Однако Львика — видимо, от усталости и из-за обилия новых впечатлений — умудрилась набраться и сидром. В офис пришлось её транспортировать на извозчике.
Ночью Львика пришла к Еве, и та не стала противиться: Карабас это Карабас, а девочки это девочки. Правда, нетрезвые ласки золотистой поняши её не особенно впечатлили. Зато она сама постаралась доставить новой подруге как можно больше удовольствия. Был оргазм, потом рыдания, потом разговор шёпотом в темноте. Ничего особенного Ева не услышала — кроме того, что жизнь у Львики была не очень счастливой и у неё сложные отношения с мамой. Рыжая в ответ рассказала кое-что про себя. Поплакали, поцеловались, уснули. Утром Ева обнаружила голову Львики у себя на бедре, а её хвост нежно обвивал евину шею. С утречка дело пошло лучше, чем ночью, Ева даже кончила, что с девочками у неё бывало нечасто.
В тот же день Лэсси сказала Еве, что она умница и делает всё правильно. И выписала ей премию в сто пятьдесят соверенов. Ева прекрасно поняла, за что именно. И на пару мгновений почувствовала себя проституткой. Лэсси, видимо, что-то заметила, так как сразу же пустилась в объяснения, что Львика наверняка будет таскаться по магазинам, и если Ева ничего не будет покупать сама, Львика начнёт покупать что-то подружке, а это будет не вполне удобно. Пришлось согласиться. Заодно Ева спросила, откуда у Львики деньги. Оказалось, у неё открыт счёт в директорийско-хемульском Промо-Банке, с ограничением на снятие средств. Коротко говоря, Львике был положен пансион в сто соверенов в день, да ещё с каким-то «резервным фондом» в тысячу монет. Ева усомнилась, что сто соверенов можно просадить за день на личное потребление. На что умудрённая жизнью черепаха только лишь хмыкнула.
Следующие дни прошли как в тумане.
Очень помогала Лэсси. Она вовремя возникала в нужные моменты, давала советы, решала вопросы, чтобы в следующую секунду вновь раствориться в воздухе. Особенно часто это происходило в первые дни, когда Львика столкнулась с регулированием — то есть с необходимостью иметь множество разных документов и справок, учитывать разнообразные обстоятельства, не удивляться странным ценам и так далее. Кончилось тем, что черепаха вручила поняшкам несколько бронебойных карточек и справок, которые решали почти все проблемы.
Львика тоже регулярно подкидывала проблем. Она очень активно осваивалась на новом месте. По мнению Евы — так даже и чересчур активно. Особенно активной она была в модных лавках, ресторанах и питейных заведениях. Выяснилось, что золотистая поняша любит принять на грудь — и соответствующую компанию. Однажды она набралась так, что пела и танцевала на столе в заведении для крупных хищников. Ева её едва успела увести. В другой раз её, пьяную и размякшую, чуть не затащили в подворотню два дикообраза. Еве пришлось их някнуть, чего она в Директории всячески избегала… В общем, с Львикой было трудно соскучиться, но и расслабиться тоже не получалось.
Девятнадцатого, однако, всё было довольно спокойно и даже мило. Ева даже выкроила пару часов на работу — прочитала очередной пук документов (они уже занимали весь стол, а их всё несли и несли). Львика тем временем сходила в консерваторию, закупилась в винном — бутылки прислали с бэтменами — и приобрела в антикварной лавке миленький абажурчик ручной работы, непонятно зачем. После чего всё-таки вернулась на Пятницкую и уговорила Еву прогуляться по Тверской.
Гуляние закончилось предсказуемо. Львика на минуточку заглянула в ма-а-аленькую ювелирную лавочку. Понравившаяся ей подвеска с брюликом стоила тысячу триста. Кроме того, для приобретения требовалась справка из полиции. Продавец также сообщил, что для легального ношения драгоценности требуется справка-диплом о высшем эстетическом образовании.
Львика уже привыкла к проездным талонам, укороченным рабочим дням, профсоюзным надбавкам и прочим местным особенностям. Но требование диплома её почему-то задело. Она пообещала доказать свою эстетическую полноценность прямо на месте и устроила маленький концерт для сотрудников магазина. Кончилось всё тем, что владелец — старый добрый жук — попытался подарить ей подвеску, стоя на коленях. К счастью, Ева успела за это время написать письмо Лэсси и сгонять магазинного бэтмена до офиса. Черепаха прискакала верхом, уже со всеми нужными бумагами и деньгами. Проблема была решена, Ева отпустила жука и они отправились в офис на пролётке. Разгорячившаяся Львика была навязчиво-нежна и лезла с поцелуями, всячески намекая на продолжение.
