Раввин пригляделся.
— Буратина? — наконец, сказал он.
— И вы тоже знаете этого уродца? — в мыслях сверчка неожиданно проскочило что-то очень личное. — Гм, гм, гм. Это многое объясняет, — Карабас ощутил, как невидимый собеседник усилием воли берёт мысли под контроль. — Вы не могли бы поделиться…
Карабас молча скатал клубок воспоминаний и закинул его в голову собеседнику.
— Н-дааа, — заключил тот. — Думаете, его рыбоны утащили? Возможно. Но я уверен — он жив. Он вообще чрезвычайно живуч. Я долго не понимал, в чём дело. А теперь думаю так: его хранит тентура. И будет хранить, пока не исполнит свою миссию. Смею рассчитывать, она заключается именно в том, чтобы открыть дверь и пройти сканер. На худой конец меня бы это вполне устроило.
Карабас грустно посмотрел на проём в стене.
— Я думал, что всё дело в ключике, — пробормотал он. — Коллоди бы я уломал.
— Уломали бы, — признал сверчок. — Физически. Но вряд ли убедили. Я пытался, — признался он.
— И что? — спросил Карабас.
— Он техник. И верит в то, во что верят они. В возвращение гав'виали, — грустно подумал сверчок.
— И сколько они ещё собираются ждать? — эта мысль у Карабаса вышла смазанной, эмоциональной. Но сверчок понял.
— Сколько потребуется. Сто лет, двести лет. Тысячу. Вечно. По их мнению, это такое испытание. Которое надо пройти. Или наказание. Которое надо принять.
— Ага. Пока они будут ждать, наши маленькие друзья построят прекрасный новый мир.
— Эт-то вряд ли, — заметил сверчок.
— Что вряд ли? Что построят?
— Что новый и что прекрасный, — мысли сверчка были буквально пропитаны иронией. — А что полагает Подгорный Король?
— Он полагает, — ответил Карабас, — что все ответы — там, — он показал на дверь. — Кстати, — добавил он. — Что там, за дверью?
Сверчок молчал несколько секунд. Наконец, его мысль снова потекла — но медленнее, чем раньше.
— Лестница. Очень длинная, — в голове раввина возникли какие-то тёмные, угрюмые своды. — Внизу каменная площадка. Там два прохода. Один — ко мне. В смысле, я там живу. Довольно уютно. К сожалению, нет света. Но у меня есть гены светлячка, которые мне предусмотрительно вмонтировал профессор Преображенский. Тогда в Ленинграде были постоянные перебои со светом… На чтение хватает. Там, внизу, прекрасная библиотека. Ещё дохомокостная. Это вам не Сундук. Что касается еды, я об этом позаботился. Я неприхотлив. Моих запасов хватил лет на сто. Может, чуть больше. Вода и сантехнические услуги…
— А что там ещё? — прервала его мысль Карабаса.
Сверчок снова замолчал, на этот раз на подольше.
— Есть второй проход. Оттуда идёт голубой свет, — сказал он. — Но войти туда нельзя.
— Что значит нельзя? — подумал Карабас.
— Свет не даёт войти, — невнятно промыслил сверчок.
— Почему? — на всякий случай спросил Карабас.
Сверчок ничего не ответил.
— Ндя… Маэро, — сказал вслух раввин, и голограмма вернулась на место.
HARD JOB
Сurrent music: Nirvana — Aint It a Shame
— Ты хуй! — бывший сталкер Полищук проорал это Буратине прямо в гипофиз.
Буратина от неожиданности чуть не потерял контроль над Вторым. Но не потерял. Второй перевалил корягу, не перевернувшись. И встал на ножки, и посяпал на юго-восток.
Полищук понял: на хапок бамбука не взять. Тогда он решил приебаться.
— Чё копаешься? Копаешься чё? Ну чё ты блядь копаешься?! В жопе своей копайся, гниль дефолтная! Где результат? Результат где? Чё молчишь? С тобой блядь разговаривают, сучёныш!
Буратино сжал сознание в трубочку и через неё свистнул как бы в самую высь — к Древу.
— Кто ты, дерзкий, отвлекающий меня от дум?! — загрохотало типа сверху. Настоящего верха в ментальном пространстве не было, его заменяла иерархия.
— Полищук меня говнит, пугает, работать не даёт! — пожаловался Буратина и тут же раскрылся пред Древом: смотри же, вот же.
Благородный потомок Вак-Вак, Малик Абд-ар-Рафи, уделил своей новой голове пару мгновений. И убедился, что Буратина прав.
— Трудись спокойно! — ободрил он деревяшкина. — А ты, Полищук, вспомни мои милости к тебе — быть может, ты будешь почтителен! Твори добрые дела, исполнись терпения, и не останешься без награды! Иначе дам я тебе наказание тяжёлое, тяжкое!
Буратино мысленно скрипнул зубами. Полищук, как самый умный, вытребовал у Малика Абд-ар-Рафи титул первого визиря. После чего гусь плотненько присел Древу на мозги. В результате остальные головы регулярно получали наказание тяжёлое, тяжкое, а вот касаемо Полищука Малик ограничивался угрозами и увещеваниями.
Но не в этот раз.
— Ты слушаешь мои слова, Полищук, а потом упорствуешь, возносясь, будто и не слыхал их! — продолжило Древо. — Обрадую же тебя вестью о наказании мучительном! Отныне и до того дня, когда мой гнев насытится, лишаешься ты величайшего из наслаждений моих! И не смей подымать взоры ко мне и осквернять слух мой дерзновенными жалобами!
Бывший сталкер понял, что дело плохо: Древо только что пообещало ему больше не наливать.
— Господин и повелитель, раскаиваюсь во прахе и пепле… — затянул он, ментально распластавшись перед Древом.
— Иди нахуй, Полищук. Заебал, — просто ответило Древо и отключилось.
Буратина зло ухмыльнулся. Вредный гусь доскелся.
У Полищука не то чтоб было к Буратине что-то личное. Просто он был убеждён: младших надо чморить, чтоб место знали. Буратина был младшим. К тому же у него был какой-никакой разум ещё до Присоединения к Древу. Это Полищука беспокоило. Новичок мог понравиться Малику Абд-ар-Рафи: тот вообще был склонен к фаворитизму. Поэтому гусь Буратину всячески курощал, подставлял по каждому поводу и не давал нормально работать
.
Впрочем, работа и сама по себе не радовала.
На подключение мозга бамбука к Древу понадобилось часов десять. Сказать, что это было жёстко — значит ничего не сказать. Особенно адово пришлось, когда нервные трубки прорастали через нос.
Когда же весь этот ужас закончился, бамбук очутился во внутреннем ментальном пространстве Древа. Где его и ознакомили с местными реалиями.
Как выяснилось, его поймали вовсе не для того, чтобы он висел на ветке и прохлаждался. О нет! Остаток жизни ему предстояло трудиться. Утешением служило то, что работа предлагалась руководящая, а за хорошие результаты обещали выпивку. Точнее, введение спирта в кровеносную систему. Да, спирта. Малик Абд-ар-Рафи не заморачивался со всякими там нейромедиаторами, в вентральные ядра гипоталамуса не лез. Зачем? Он награждал отличившихся старыми, проверенными способами. И наказывал: уксусный альдегид, вырабатываемый Древом, тоже действовал на всех.
