— О лекалах, — ответила Алиса, — ничего не известно, посему призывать к чему, непонятно. Же не манж па сис жур, если кто-то понимает, о чём я. Благодаря таким акциям обращения становятся успешными. Феминизация армии не новое явление. Глоссолалия — это элоквенция, а значит — провокация…
В этот момент кот, лежевесно вытянув хвост, рухнул. Всё рухнуло вместе с ним, решительно всё. Однако на сей раз пиздец не разгулялся, а, как чаинки, аккуратно осел на дно.
Оба сидели на какой-то приступочке возле башни. Перед ними стоял неубранный ресторанный столик с остатками десерта. Из чашек валил сивый дым, уходящий вертикально вверх — так что весь столик грозно курился, как маленький городок, сожжённый кочевниками.
— Алиса, — сказал кот. — Ты в себе?
— Вроде бы да, — осторожно сказала лиса.
— Ты видишь то же, что и я? — спросил кот.
— А что видишь ты? — не поняла лиса. — Тут какой-то столик стоит.
— Нахер столик! Башню видишь?
— Вижу, — ответила Алиса.
— Она куда наклонена?
— Туда, — сказала лиса. — Ну, в смысле… если от меня, то вправо.
— У меня влево, но это ничего, — кот спешил и нервничал. — Пока мы в себе, слушай. Быстро рой ямку. Монетка у меня. Крекс, пекс, фекс.
Лиса напряглась: Соня больно укусила её за бочок.
— Проснись! — прошипела она. — Уже пять часов! Пора пить чай. Ты сыр принесла?
Сонная Алиса протянула Соне сыр. К сожалению, от страха и неопределённости он створожился в масло, с виду коровье, но не исключено что и пальмовое. Росшая из него ёлочка усохла до зубочистки.
— Ничего страшного, — сказала Соня. — Масло тоже в тему. — И тут же заснула.
Чайная была оформлена под китайский домик. На стене висела огромная резная дубовая доска с изображением рыбы и надписью «Fish and Chips». Барная стойка, выполненная в тёмных тонах, была акцентирована навесом и зеркальными панелями, в коих отражались очаровательные диванчики, обитые светло-серой кожей ластоногих. С потолка свисали чайники разных размеров, и конечно же — дровяная печь. В ней отдыхал Мартовский Заяц, свесив уши и напевая: «ах, субтильное яйцо и ничтожное, а бывает ведь яйцо невозможное», невозможно при этом фальшивя.
Болванщик — изящный хомосапый с головой как яйцо весёлки
— достал откуда-то гренки и намазал их маслом. Потом, подумав, посыпал их зеленью и подал на блюдечке. Лиса попробовала и решила, что масло всё-таки коровье, а зелени можно было бы и побольше. Но не это было главным. Ей хотелось пить.
— Й-извините, — попросила Алиса, — но вы не могли бы налить мне чаю?
Мартовский Заяц сказал, что с удовольствием этим займётся, и протянул лисе фарфоровую чашечку. Попробовав, лиса поняла, что в ней просто горячая вода.
— Ещё раз й-извините, а чай-то где? — не поняла она.
— Чай? — проснулась Соня. — А зачем чай? Современное чайное заведение — это не про чай. Дело вообще не в чае. Дело в атмосфере! В личностном росте! В понимании целей! В самостоятельности, чуткости, откровенности, активности, осознанном противостоянии трудностям, в авторитете, и наконец — в умении мечтать! В клиентоориентированности, наконец! Наш бизнес — это существа, которым мы подаём чай, а не чай, который мы подаём существам!
— Ну хоть сахару положите, — попросила Алиса. Однако утомлённая долгой речью, Соня выдохлась и заснула.
— Никаких проблем, всё исправим, — сказал Болванчик, ловко поднял Соню, распорол ножичком шкурку (мышка спала так крепко, что не проснулась), вытряхнул тушку в чайник и залил кипятком. Соня тоненько завизжала, судорожно высунула ошпаренный хвост из носика и затихла.
— Вот пожалуйста, — Болванчик направил струю в алисину чашку.
— По-моему, это не чай, а бульон, — с сомнением произнесла лиса, попробовав.
— Зато с сахаром, как вы просили, — располагающе улыбнулся Болванщик. — Наша Сонечка сегодня кушала на завтрак сахарок. Но если хотите, можем посолить.
— Лучше поперчить, — решила Алиса.
В этот момент рядом с чашкой повисла кошачья улыбка — серповидностью своею напоминающая полумесяц.
— Алиса, — раздался голос Базилио, — я знаю, что ты где-то здесь. Вырой ямку. Я брошу туда монетку. Крекс…
Подплыла какая-то амфибия — вероятно, ложная черепаха, — и улыбку проглотила.
— Соберись с мыслями! — закричало что-то из ложной черепахи, но та была слишком тяжёлой и неудобной. Базилио подумал и бросил её вниз, где она и развеялась на тысячу розовых лепестков.
Осталось понять, куда идти — налево или направо.
Налево он уже ходил и чуть не сорвал горло, пытаясь исполнить каватину Розины из «Севильского Цирюльника». Однако путь направо вёл всё-таки вниз. Налево было проще — знай иди по цепи да бормочи под нос какую-нибудь сказку. Проблема была в том, что сказок Базилио знал всего четыре, и то в общих чертах. Придумывать же сказки он не умел вовсе, хотя очень старался.
— Ну, жил-был… допустим, Полуэкт, — бормотал он. — И было у него три… неважно чего. Третий был, допустим, Буджум, а первый, как обычно, Снарк. А вот второй? Неужели сам Видоплясов? Нереалистично. И они копали мак… в ветрах яростных атак…
— Что это он бормочет? — послышался снизу голос короля.
— Сказку, наверное, — прогудел Карабас. — Он направо песнь заводит, а налево — сказку говорит.
— А почему так? — поинтересовался король.
— Там на ветвях… — голос Карабаса становился всё тише, а звенья цепи — холоднее. Видимо, он забрался очень высоко.
— Ну и как, парень, оно того стоило? — прогудел дуб-людоед. — Окрутил ты меня этой цепью, а теперь по ней сам ходишь.
— Но вы же человеков кушаете! — возмутился кот. — Я должен быть защитить своего господина!
— Видишь ли, сынок, — сказал дуб, — я людоед не в том смысле. У меня в корнях было кладбище. Небольшое такое, сельское. Ну я и того… корни протянул. Удобрение из людишек было отменное. А так — я ж дерево. По национальности энт, если интересно.
— Дуб, наверное, всё-таки? — не понял Базилио.
— Дуб я по происхождению, а национальность — это прежде всего социальный конструкт, а также вопрос личного выбора. Я считаю себя энтом — значит я энт.
— А кто такие энты? — не унимался кот.
— Откуда я знаю? Вроде бы что-то из Толкиена… Ты читал «Властелин Колец»?
Кот возликовал: он понял, откуда брать недостающую для подъёма сказку.
— Жил-был хоббит Фродо, — начал он. — Он расцеловался с Мерри и Пином, потом а прев дунул ветер; корабль борт. Подняли паруса, и услышал песенный и край, осиянный открытое море, ушёл на запаво мгивой ночи ал длинномд занавес у заливу в ле. Благоухание д Фр светлый берег, и в поднятой руке, в сырой зелс Сэмом и взошёл неный вышел в держвинулся мерцанием увидел и потерялся, досеребряный отзвук за по ждл. Ясный свет медленно почуял нежное Галадриэли, который ратился громадами фиала; занавес Фродо раздвинулся, и он стал слабым. Корабль дальниодо вод. И точно во сне, виденном в доме Бомбадила, серый полог зарёю дождя! Й!
