Яички Пьеро сжались в две изюминки. Секунды две или три он ждал, когда же его накроет облом.
Но ничего не случилось. На него не упали метеориты. Хищные кроты не подкопались под его задницу. Долбодятлы не вышли из леса, чтобы его растоптать. Единственное, что с ним случилось скверного — что-то заныло в районе аппендикса. Но быстро перестало.
Первый ужас прошёл, и Пьеро смог рассмотреть обломинго как следует. И тут он наконец заметил, что птиц очень стар. Даже дряхл. Большая часть перьев вылезла, обнажая морщинистую сероватую кожу. Клюв был обломан и до половины покрыт чем-то белёсым — то ли грибком, то ли плесенью. От тела пахло тухлятиной, возрастом и нездоровьем. Ноги подрагивали: видимо, ходить и даже стоять ему было тяжело.
Страшные глаза обломинго выцвели. И смотрели не злобно, а равнодушно. Точнее — отстранённо. Так смотрят на что-то приевшееся и не вызывающее интереса.
— Тебе чего? — прошептал маленький шахид.
Птиц не ответил. Видимо, он не умел говорить.
— Есть хочешь? — на всякий случай поинтересовался Пьеро.
Обломинго мотнул головой. Но как-то неуверенно.
Пьеро достал «Алёнку» и поднёс к клюву.
— Шоколадку? — спросил он.
В давно потухших глазах обломинго затеплилась искорка интереса. Птиц взял шоколад, с трудом раздавил его клювом и медленно протолкнул в горло. Видимо, шоколад ему понравился. Пьеро показалось, что он что-то почувствовал — тень удовлетворения, подобие благодарности.
Обломинго ещё немного постоял — вроде как собираясь с духом. И снова заглянул в глаза Пьеро. Со значением.
Пьеро решил, что это приглашение. Закрыл глаза, настроился и осторожно коснулся разума птицы. Заранее ужасаясь тому, что он в нём узрит и восчувствует.
Никаких особенных ужасов он не увидел. Разум обломинго был похож на мёртвую, иссохшую пустыню.
Обломинго был действительно стар. Жизнь давно перестала приносить ему удовольствие, а вот неудобств стало слишком много. Он давно бы прекратил всё это, но убить себя самому — скажем, заморить себя голодом или прыгнуть с кручи — мешали инстинкты. Птиц мог бы дать себя убить. Но все, кто способен был это сделать, при виде него удирали со всех ног. Обломинго просил Пьеро помочь ему завершить жизненный путь. Тихо. Быстро. И по возможности — безболезненно.
Пока Пьеро всё это осмысливал и переваривал, птиц резко повернулся, доковылял до заячьей туши и лёг на неё, раскинув крылья и вытянув шею.
Жест был достаточно красноречив. Но Пьеро было всё-таки боязно.
— Ты точно этого хочешь? — спросил он несколько менее спокойным голосом, чем ему хотелось бы.
Обломинго утвердительно щёлкнул клювом.
— Ну тогда прощай, — вздохнул шахид, прикидывая, как всё сделать чисто. Наконец, достал свой клинок, перехватил поудобнее и одним ударом снёс обломинго голову. Тот сильно двинул крыльями, дёрнулся пару раз и затих.
В воздухе что-то изменилось. Стало как будто чище, светлее и прохладнее. Видимо, вероятностное поле обломинго всё-таки влияло. Но теперь оно развеялось.
Маленький шахид внезапно почувствовал, что у него озябли ноги. Он снова перебрался к костру — уже почти погасшему — и сел возле ямы.
Странно, но он чувствовал усталость, будто целый день таскал тяжести. Удивляться этому не было ни сил, ни желания. Вообще не хотелось ни о чём думать. Хотелось сидеть возле остывающих углей и думать о том, как же всё в мире устроено глупо и неправильно.
— Грррр, — раздалось совсем рядом.
Пьеро повернулся и без особого удивления увидел давешнего бульдога. Видимо, тот вынюхал его след и подкрался. Наверняка и дружки его — носорог и мамонт — прятались где-то поблизости.
Он подумал, что сейчас придётся драться. Вот именно в тот момент, когда у него не было ну ни малейшего настроения махать руками-ногами и втыкать железо в мясо. Всё это было так муторно, так некстати.
На таких настроениях Пьеро пропустил пару драгоценных секунд. За это время пёс успел бы напасть — и, чего доброго, укусить.
Но бульдог не нападал. Он смотрел на мёртвую птицу.
— Ты убил обломинго? — пёс сказал это с каким-то благоговейным подвыванием.
Пьеро с опозданием вспомнил, что убийство обломинго в Стране Дураков считалось великим и святым деянием. Предъявление головы обломинго было достаточным основанием для соборного признания авторитетом.
— Да, я его убил, — признал он, не вдаваясь в подробности.
— Твоя удача очень велика, — сказал бульдог, почтительно склонив голову. — Наша удача мала. Три дня не можем никого поймать, три дня не ели сладкого мяса. Наши животы пусты. Мы хотим договориться с убийцей обломинго.
Маленький шахид почесал лоб.
— Сначала скажи, кто вы, откуда и куда идёте, — решил он. — Присаживайся, — это он добавил, видя, как бульдог мнётся.
— Мы с фермы, далеко отсюда, — начал бульдог, пристраиваясь задом к остывающим углям. — Была хозяйка, блоха Митрофанна. Кормила нас и кусала. Пила кровь. Это была её еда. Мы боялись и слушались, пока кормили. Осенью пришли индюшки и забрали еду из амбаров. Митрофанна продала весь электорат, кроме нас. Она купила еды для нас, но мало. Зато кусать стала очень много. Потом пришли такие как ты. Хомосапые. Говорили, что в большом городе теперь принимают всех. Со всей Страны Дураков. Что там много доброй еды. Мы поверили. Мы ушли с фермы. Взяли с собой еду, но быстро кончилась. На дороге много существ. Стали охотиться на них. Сперва хорошо охотились, сладкое мясо. Потом охота стала плохая. Отведи нас в Город, где много доброй еды. Будем слушаться. Твоя удача, наша охота. Много сладкого мяса. Нам и тебе.
Пьеро посмотрел бульдогу в голову. Вроде бы тот говорил правду и не строил хитрых планов. Он был простым существом, этот пёс. Ему хотелось присоединиться к кому-то сильному. В Пьеро он увидел силу.
Маленький шахид подумал. Предложение было неожиданным, но интересным. Однако кое-какие акценты нужно было расставить сразу.
— Мы не пойдём в Город, — сказал Пьеро, подыскивая понятные бульдогу аргументы. — Туда идут все. Они съедят всю еду.
Это простое соображение на пса подействовало. Он даже зажмурился и вывалил язык — так напряжённо думал.
— Да, — наконец, сказал он. — Где много существ, мало еды. Зря ушли с фермы.
— Теперь уже ничего не поделаешь, — ответил Пьеро, пытаясь попасть в тон. — Я вас поведу к себе. По дороге будем охотиться. Пока я вам разрешаю поесть моего зайца. Веди своих друзей.
Пёс низко поклонился и убежал.
Через полтора часа Пьеро уже ехал — верхом на носороге. За ними следовал мамонт, нагружённый заячьей тушей. Часть её свисала у него изо рта: мамонт оказался всеядным, носорог тоже. Бульдог, сытый и довольный, шёл впереди, разнюхивая путь.
