Важно отметить, что доверенные лица воспринимают свою деятельность не как работу, а как общественное служение. В частности, они не берут денег за услуги. От клиентов они принимают только знаки внимания и уважения. Это не значит, что их услуги действительно бесплатны. Предполагается, что клиент доверенного лица остаётся ему «должен по жизни» (хемульский правовой термин) и будет в дальнейшем оказывать ему разного рода любезности. Уклоняющихся от этой дани очень немного — и их дела редко бывают успешными. Как правило, существо, поссорившееся с кем-либо из доверенных лиц, спешно покидает Хемуль, во избежание худшего. ‹…›
Интересной чертой доверенных лиц является их непубличность. Единственный способ найти нужное доверенное лицо — это выйти на него через знакомых и друзей. Далее с ним нужно установить отношения, что требует известных усилий. Для коренных хемульцев это, впрочем, в порядке вещей, а эмигранты довольно быстро приучаются. Что интересно — среди доверенных лиц эмигранты в первом поколении составляют не менее сорока процентов. Несомненно, это политика сообщества — хотя о её причинах приходится только гадать: сами доверенные лица уклоняются от комментариев. ‹…›
После появления Морры многие хемулеведы ожидали ослабления данного института или даже замены его регулярным чиновничеством по образу и подобию Директории. Ничего подобного не произошло. Напротив, именно при Морре были окончательно ликвидированы зачатки традиционной бюрократии — например, контролирующие ведомства. ‹…›
В целом можно сказать, что институт доверенных лиц является одной из несущих конструкций хемульского социума.
\
Кшиштоф Дариуш Пшибышевский всю жизнь старался избегать всяких таких дел, а все вопросы решать через университетскую бюрократию. Однако совсем уж не сталкиваться с доверенными было просто невозможно. Например, когда его оформляли как лектора, понадобилось официальная рекомендация на преподавательскую деятельность. Как выяснилось, университет такие бумаги не выписывал. Так что завкафедры через свою двоюродную сестру свёл Пшибышевского с рогатой примулой, которая формально не имела отношения ни к кафедре, ни к университету вообще. Примулу пришлось вести в ресторан для растительных основ, угощать настоящим голубиным гуано и облизывать ей пестик. Примула взамен пообещала «что-нибудь придумать». Через пару дней бэтмен принёс рекомендацию, подтверждённую Моррой… Последний раз Пшибышевский пытался решить вопрос через доверенных, когда выбивал разрешение на нормальный телескоп. Увы, тут механизм застопорил. Все, на кого ему удавалось выйти, огорчённо ссылались на бюрократические запреты и за дело браться отказывались.
О жизни доверенных лиц профессор имел представления самые смутные. Но всё-таки слышал краем уха, что доверенные встречаются и обсуждают свои таинственные дела в каком-то «клубе на улице Нагорной». Где эта улица, где этот клуб — никто не знал.
— А здесь мы что делаем? — недоумённо спросил он.
— Видите ли, Кшиштоф… Клуб был создан для обсуждения важных вопросов. Действительно важных. А потом туда стали ходить, чтобы отдохнуть и посплетничать. Ну и вот чтобы это пресечь, ввели традицию. На улицу Нагорная можно попасть, только поев в «Дырявой ложке». А есть в «Дырявой ложке» будет только тот, кому очень нужно в клуб. Очень нужно, — подчеркнул он голосом.
— Что, так плохо кормят? — догадался профессор. — У меня желудок слабый, — предупредил он своего провожатого.
— Проблюётесь, — утешил Анонимус. — В клубе есть прекрасная общественная уборная.
— Эй вы там! — крикнула пупица. — Обедики свои заберите!
— Стойте здесь, — прошептал мимокрокодил и распался на две части, напоминающие с виду ящериц на ножках
.
Ящерицы ловко обошли с двух сторон уборщицу, яростно дёргающую шваброй, и получили в окошечке два замызганных пластиковых подноса.
Через пару минут перед профессором стояла тарелка со скверно пахнущей жидкостью, в которой плавали капустные листья. Рядом — другая, с кусочками мяса неизвестной основы, щедро политой чем-то густым, коричневым. Также — стакан с непонятной жидкостью, гнутая алюминиевая вилка без двух зубцов и скрученная вдоль оси ложка из того же металла. Что касается специй и приправ, то на столе стояла проржавевшая крышечка от какой-то банки. На донышке её застыла твёрдая серая соль.
— Приступим, — сказал склеившийся воедино Анонимус, печально глядя на тот же набор яств перед собой. — Главное, старайтесь всё проглотить побыстрее. Хотя я бы предпочёл пообедать в канализации, — признался он, запуская ложку в тарелку с коричневым.
Хемуль взялся за вилку, но та оказалась отвратительно жирной. Ложка была почище. Он зацепил кусочек мяса с коричневым соусом и положил его в рот.
— О я пердоле, — только и сказал он, всё же заставив себя проглотить кусок. — Это что такое вообще? Говно какое-то?
— Хуже, — вздохнул Анонимус. — Это секретный советский антикулинарный соус
. Рецепт сохранился чудом.
— Мерзость, — профессор отхлебнул жидкости из стакана. — А это что? В этом половую тряпку мыли?
— Это компот, — объяснил мимокрокодил. — Половую тряпку моют в кофе, а компотом поварихи подмываются. Глотайте быстро. Если хотите и дальше пользоваться телескопом.
Хемуль попытался сосредоточиться на спутниках Юпитера и глотать не жуя. Получалось плохо. Еда была ну очень гадкой. После третьей ложки супа профессор спросил у Анонимуса, можно ли здесь разжиться водкой. Тот вздохнул и сказал «не положено».
Унылая трапеза заняла минут двадцать. После того, как хемуль кое-как справился с компотом, Анонимус отнёс тарелки назад. Пупица их проверила, проворчала «ладно, сойдёт» и сказала уборщице «открой». Та, тяжко колыхая огромной жопою, пошла к стене, где была дверь с амбарным замком. Звякали ключи, дверь никак не открывалась, уборщица материлась и дочерилась как пьяный першерон в эргастуле.
Тем временем Пшибышевский тщетно искал, где бы помыть руки. Увы, в «Дырявой Ложке» не было ни единой салфетки — только подтекающий кран с холодной водой и бурым обмылком на раковине. В конце концов Анонимус отрастил себе длинный язык и облизал профессору руки по локоть.
Наконец, дверь всё-таки открыли, и мимокрокодил вывел хемуля на улицу Нагорная.
Улица — точнее, улочка — показалась профессору интересной. Короткая и кривая, она удивляла ухоженностью и какой-то даже прилизанностью. Мостовая была гранитной, фасады домов выложены майоликовой плиткой. А прямо перед носом Пшибышевского сияла золотом магазинная вывеска: «Дохомокостные артефакты». Заинтригованный профессор сделал было шаг к двери, но Анонимус довольно бесцеремонно взял его за плечи и развернул в другую сторону. Там был магазин «Зонты и шляпы». Витрину украшал цилиндр настолько прекрасный, что даже у Пшибышевского, к таким вещам равнодушного, что-то дрогнуло в душе. Через пару секунд он осознал, что дрогнуло не в душе, а в желудке: мерзкие харчи, съеденные в «Дырявой Ложке», просились наружу.
Судорожное движение кадыком и соответствующий звук, изданный почтенным профессором, от Анонимуса не укрылись.
