— Ну если вы так ставите вопрос… Хорошо, попробую объяснить. Вы разбираетесь в небесных телах, не так ли? А я разбираюсь в существах. Вот вы — честный, я вам это уже дважды сказал и третий раз повторю. Честный. Это не в том смысле, что вы солгать не можете. Можете, конечно. Вас можно запугать, купить, обмануть. И вы солжёте. Но после этого вы будете чувствовать себя нехорошо. А перед этим — ещё хуже. Другой-то соврёт — как с гуся вода. Некоторые даже удовольствие получают от вранья своего. А вы нет. У вас на ложь реакция физиологическая. А с физиологией спорить — что переть против рожна. Вот вы даже собрались было соврать, встали, рот раскрыли… И так-то вам тошно станет, что вы возьми да и ляпни правду. И гори оно всё синим пламенем… Вот этого нам не надо.
Астроном промолчал.
— Но есть обстоятельства, — продолжал разглагольствовать змей. — Которые даже для хорошего существа выше правды. Вот, скажем, вы сегодня обедали в «Дырявой Ложке». Вам было противно. Но вы всё съели. Потому что наш дорогой Анонимус убедил вас, что вам обязательно нужно попасть на важную встречу. И вы физиологию свою успешно преодолели.
— Потом я проблевался, — сказал Пшибышевский.
— Потом, — кивнул змей. — Но всё-таки вы здесь. Вы смогли всё это съесть. Потому что у вас была перспектива. И сейчас я вам тоже дал перспективу. О которой вы даже и не думали. И заметьте — я говорил вам чистую правду. «Казус тридцатого февраля» вызовет огромный интерес к астрономии. Я гарантирую это.
Пшибышевский собрался с мыслями.
— Два вопроса можно? — на этот он не стал уклоняться от взгляда змея.
— Можно, — сказал змей.
— Почему вы хотите отстранить от власти Морру? Она мешает вам править?
Змей молча размышлял несколько долгих миновений.
— Вы понимаете, кто я? — спросил он, наконец.
— Главный, — сформулировал Пшибышевский. — Принимающий решения.
— Нет, — Амвросий решительно мотнул головой. — Я не принимаю никаких решений. У меня нет административной жилки, совсем. Да и вообще, не царское это дело — управлять.
Впоследствии, вспоминая этот момент, Йофан Кшиштоф Дариуш Пшибышевский не мог отделаться от одной иллюзии: ему показалось, что над головой змея вспыхнула зубчатая золотая корона. Хотя, скорее всего, это был случайный солнечный блик.
— Моё дело, — продолжал змий, — выдавать лицензии ответственным лицам. На то, чтобы быть ответственными лицами. А для этого нужно разбираться в существах.
— И что же? Какое это имеет отношение к Морре? — астроном наморщил лоб, отчего тот пошёл складками.
— Я был не против Морры, — медленно проговорил Амвросий. — Не потому, что на том первом собрании нас, так сказать, загипнотизировали. Хотя это было. Но на меня такие штуки не действует. Я позволил Морре стать нашей правительницей, потому что она — существо хорошее и полезное. Мы с коллегами решили, что она будет хорошо заботиться о Хемуле. И до последнего времени так оно и было.
— А теперь она стала плохой? — астроном внезапно обнаружил, что его трубка давно погасла, и принялся раскуривать её заново.
— Она попала в плохую историю. Поссорилась с Братством. Хочет отомстить. И теперь смотрит на Хемуль как на материальный ресурс. Который может потратить на войну с Ха' брат Церех Аур Бохер. Мы подумали и решили, что благополучие Хемуля дороже амбиций госпожи Морры. Нам не нужна война с Братством. Нам нужен мир и благополучие. Поэтому мы намерены отстранить Морру от власти. Разумеется, законным путём. Законность — это фундамент нашей системы. Поэтому нам нужно тридцатое февраля. Помогите нам, профессор.
Пшибышевский, наконец, справился с трубкой и выпустил первый клуб дыма.
— Я уже сказал! Я сделаю то, что вам нужно, — сказал он с раздражением почти напускным.
— Не «вам». Нам нужно, — нажал Амвросий. — Кажется, у вас был ещё какой-то вопрос?
— Да. Чей это портрет? — хемуль задрал рыло вверх.
Змей вытянулся — оказавшись удивительно длинным — и снова опустился.
— А, вы об этом… Бывший владелец этого дома. Ростовщик. Завещал свою недвижимость доверенным лицам. С тем условием, что мы сохраним его портрет.
— И как его звали? — зачем-то поинтересовался профессор.
— Про то, чтобы помнить его имя, в завещании сказано не было, — сухо заметил змей. — А теперь, когда мы всё обсудили, я предлагаю вместе пообедать.
— Прекрасная мысль, — подал голос Анонимус, до этого момента сидевший тихо.
— Тем более, — Амвросий многозначительно поднял кончик хвоста, — что сегодня в нашем ресторане — знаменитые порционные судачки а-ля натюрель
.
Действие шестьдесят второе. Даймоний, или Базилио открывает незнакомцу то, о чём не поведал даже возлюбленной Алисе
Многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы; но потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий.
К. Прутков. Плоды раздумья. — В: Классики русской мысли. Антология. — Под ред. А. Тесля. — Калининград: Издательство Балтийского федерального университета имени Иммануила Канта, 2018
Итак, существование хотя бы одной реализации тентуры, определённой на внешнем ансамбле Q Ô-транспозитивных когномий, является достаточным для утверждения о существовании W 0 — армированной морфики покрытия ансамбля, которую мы в дальнейшем и будем именовать специальным полем.
В. Маллансон. Нелефевровский анализ краевых решений уравнений реальности. — Пер. с англ. С.А. Степанова. — М.: Наука: Главная редакция физико-математической литературы, 1964
16 января 313 года о. Х. Видимо, поздний вечер, а то и ночь (но, как уже было сказано, это не точно).
Страна Дураков, Зона, Поле Чудес
Current mood: puzzled / многого мы ещё не знаем
Current music (исполняет Жирофле): Chanson folklorique (XVII si'cle) — Que t'as de jolies filles, Girofl', Girofla!
Current music (исполняет Жирофля): Yves Montand — Que tu as la maison douce, Girofl', Girofla!
Жизнь полна загадок. И тайн. Вот к примеру: Гог родил Магога
, а зачем — непонятно. Аномально высокое содержание мышьяка можно диагностировать в окрестностях развалин древнего Усть-Каменогорска, а почему оно там такое высокое — хрен его душу знает. У кротопёздра на левой задней лапке два лишних пальца, а к чему они — и генетики не ведают. И много ещё чего такого случается на белом свете. А уж что творится в темноте — о том и подумать страшно.
Вот и Алисе Зюсс было думать страшно. Причём не о чем-нибудь, а о самом ближайшем будущем. Которое было тёмным во всех смыслах. Ну то есть: было совершенно непонятно, чего конкретно от него ожидать. Однако при этом было абсолютно ясно: ничего хорошего не будет, нет.
