Скорее всего, она бы расшиблась. Однако Базилио, освободившийся от подзолистого плена, гигантскими прыжками пересёк пространство, отделяющее его от дерева, и был уже под ним. Так что лису он поймал. Но не удержал: оба покатились по земле. Впрочем, через пару мгновений кот вскочил, распушил остатки шерсти и грозно зашипел.
Жирофле — тоже воссоба́чившаяся, подобно сестре — попыталась было сунуться. Но воспрянувший Базилио подпалил ей лазером брыли, и та отвяла.
— Э, нет, — сказал бульдог. — Так не пойдёт.
В этот миг от башни отвалилась колонна и полетела вниз. Падала она точнёхонько на Буратину. Который, прихуев от всего происходящего, перестал дудолить дерево и замер с открытым ртом, в котором блестели соверены.
Инспектор Купер снова махнул книжечкой. Летящая колонна зависла в воздухе. Буратина тоже застыл. Зато вокруг лысого пятачка внезапно вспыхнуло высокое синее пламя — будто включилась огромная газовая комфорка.
Стало светлее и даже теплее. Но не уютнее.
— Как же меня утомили эти спецэффекты, — пробормотал бульдог, назвавшийся инспектором Купером. — Ну да ладно. С вами-то что делать?
Первый нашёлся Базилио.
— А зачем с нами что-то делать? — спросил он. — Какие к нам претензии?
Купер посмотрел на База как-то странно: как будто впервые увидел — или, наоборот, внезапно узнал.
— Простите, — сказал он каким-то странным голосом, — вы не могли бы снять очки? На секундочку?
Кот решил не спорить, снял очки и продемонстрировал пустые глазницы с линзами на дне.
— Претензий к вам нет, — наконец, сказал Купер. — Хотя вы не представились.
— Базилио, Электрический Кот, — сказал Баз.
Инспектор вздрогнул.
— Вот даже так, Базилио, — пробормотал он. — Какое удивительное… впрочем, неважно. Так вот, к вам у меня претензий нет. А вот насчёт ваших спутников я бы не сказал.
Буратине бы прислушаться. Но он в этот момент пытался отломать о дерева ветку, всю облепленную соверенами. Ветка не ломалась, а отгрызть её бамбук не мог — слишком высоко она росла.
— Й-извините, а я вам что сделала? — спросила Алиса.
— Ну как сказать, Вы очень нехорошо себя вели. Напачкали в моей комнате. Фу.
— Ничего я не пачкала! — возмутилась лиса.
— Пачкала, пачкала. Вы меня не узнаёте, Алиса?
Та мотнула головой.
— А вы невнимательны. Ну же? Мы недавно виделись.
— Й-извините… вы тот дежурный? Из отделения? — прищурилась лиса, вспоминая храпящего бульдога в табачном дыму.
— Господин дежурный, — строго сказал Купер. — Да, это я. А вы — та самая задержанная, которая мочилась на пол. У меня в дежурке. Не стыдно?
— Меня били, — напомнила лиса.
— Это не моя проблема. — недовольно пробурчал Купер. — Подумаешь, били. Дело житейское. Хорошо хоть не орала и поспать дала нормально… Нечего, нечего тут, — бросил он коту, у которого от слов бульдога шерсть встала дыбом. — Хотите заступиться за даму сердца? Попробуйте.
Базилио мотнул головой. Он понимал, что этот неприятный тип ему не по зубам.
— Умно, — оценил бульдог. — О Дочь, чего же это же я стою-то? — он снова воспользовался книжечкой, и под ним образовалось кресло, точно такое же, как в отделении. С задержкой секунды в полторы возник и письменный стол — тоже узнаваемый, закапанный чернилами. На столе сами собой образовались бумаги и начали быстро размножаться, пока бульдог их не сбросил на землю — где они тут же испарились.
— Индукция, Дочь её Мать, — сказал он раздражённо. — Административное поле вторично возбуждается… Так что с вами делать, Алиса? Вернуть господину Шершеляфаму?
Доберманши, внимательно слушавшие, встрепенулись и начали приближаться к лисе с двух сторон. Кот тут же вскочил, приобнял возлюбленную и поднял очки на лоб, готовый биться со всеми врагами Алисы до последнего электрона в батареях.
— Девочки, стоять, — сказал бульдог.
Обе замерли.
— Кстати, давайте с вами тоже решим. Вы, Жирофле, отсоединились от Жирофли без позволения своего шефа.
— Мы же не сами… — начала Жирофля.
— Мы же по приказу… — начала Жирофле.
— Хорошо, изменим формулировку, — согласился Купер. — Вы не сами, вы по приказу. В ходе чего получили травму. Несовместимую с дальнейшим выполнением своих обязанностей.
— Это почему? — хором возразили сёстры.
— Потому. Вы друг друга не любите.
— Да чего я… — начала Жирофле.
— Да это всё она… — подхватила Жирофля.
— Вот-вот. Это и раньше заметно было, — усмехнулся бульдог. — Но пока вы сидели в одном теле, вам приходилось сотрудничать. Теперь вы вместе работать не сможете. А по отдельности вы так себе полицейские. То есть ни одна из вас своей должности больше не соответствует. Прав у вас никаких нет, кроме служебных. При этом вы знаете много лишнего. Вывод?
Обе псины упали на четвереньки и умильно завиляли хвостами. Взгляды их были прикованы к страшной красной книжице.
— Господин Купер, — заныла Жирофле, — дайте нам шанс… Мы будем работать вместе… Мы же сёстры…
— Сестрёнки… — подвыла Жирофля, подползла к сестре и лизнула её в нос.
— Сестри-и-ички… — Жирофле прижалась к Жирофле боком, жалобно поскуливая.
— Встаньте, — распорядился инспектор. — Помиритесь, обнимитесь и простите друг другу все обиды.
Доберманши радостно вскочили, крепко обнялись и синхронно всхлипнули.
— Очень трогательно. Вот так и стойте, — сказал Купер, махнул книжечкой, и обе превратились в красивую статую из розоватого мрамора.
— Й-извините, — не смогла промолчать лиса, — но зачем вы их так?
— Вам что, жалко? — бульдог посмотрел на Алису как на редкого амарантового длинношееееда. — Очень правильно у Булгакова сказано про милосердие! Иногда совершенно неожиданно и коварно оно пролезает в самые узкие щёлки. Особенно в женские.
Лиса смутилась.
— Не жалко, — сказала она. — Они же меня не пожалели. Но это… несправедливо всё-таки, — тут она смутилась ещё больше.
Инспектор ухмыльнулся по-собачьи.
— Несправедливо? Давненько не слыхал этого слова. Интересно, что оно означает?
Кот повернулся к Алисе и сделал зверскую рожу — молчи, мол, не то хуже будет.
— Они узнали лишнее обо мне, — снизошёл бульдог до объяснений. — И непременно доложатся своему шефу, господину де Пердю. Он узнает, что я — техник, да ещё и инспектор реальности. Мне придётся менять прикрытие, а к чему мне такие хлопоты? Что касается справедливости, я этим сучкам ничем не обязан. К тому же, — добавил он очень сухим тоном, — они однажды отказали мне в мелкой любезности. Пустяки, конечно, но осадочек остался.
