Он думал об этом постоянно, представляя себе всё новые и новые варианты этой смерти. Не понимая (то есть не желая понимать) того, что, в сущности говоря, уже обдумывает варианты покушения.
Когда же он это всё-таки осознал, то план уже был готов. Самый простой.
Чтобы прикончить ЛИСа, нужно было существо, с оружием, убивающим на расстоянии — и готовое рискнуть жизнью. И то и другое у хомяка было. Древний керамический пистолет он унаследовал от отца, вместе с боеприпасом. Цена его была невообразимо велика, но продавать отцовское достояние хомяк не собирался. Самое же главное, что об этом пистолете никто не знал.
Что касается исполнителя, он тоже имелся — его брат Зефир.
Отношение Бланманже к брату было сложным. Как говорят психоаналитики — кто постигнет глубины души хомяка? С одной стороны, между братьями царила своего рода гармония, с другой — антагонизм. Бланманже отчасти презирал Зефира за глупость, отчасти завидовал, потому что родители уделяли ему куда больше внимания, нежели благополучному Бланманже. С третьей стороны, Зефир, рано созревший, регулярно ебал братишку в попу. С четвёртой — брат не имел ничего против. От насилия над собой он впадал в экстаз — и, кроме того, любил асфиксию…
В общем, всё было сложно. Однако, ежели без сантиментов, Зефир был прекрасным кандидатом на роль киллера. У него с детства был ясно выраженный синдром хомячка: он постоянно пытался царапать и кусать тех, кто сильнее его. Когда же он подсел на айс, синдром вырос до мании. Избавим читателя от подробностей. Достаточно сказать, что Бланманже был вынужден регулярно вызволять Зефира из разных скверных ситуаций. Крайний раз дело дошло до нападения на полицейского. К сожалению, Зефир под айсом терял адекватность и вообще не думал о последствиях.
В сущности говоря, нужно было всего-то ничего: провести Зефира на какое-нибудь мероприятие губернаторского уровня, вмазать его айсом и дать пистолет. Ну и чуть-чуть подстрекнуть. А для надёжности — дать ему вместе с айсом какой-нибудь яд, который действовал бы в течении получаса. За такое время даже в самом крайнем случае Зефира не раскололи бы. Разумеется, жертвовать жизнью брата было нехорошо, но Бланманже, чесгря, давно уже заебался жертвовать деньгами и репутацией ради брата. У которого из-за айса даже и хуй-то уже стоять перестал.
Проблема была одна: протащить айс и пистолет на подобное мероприятие. Бланманже знал, что приглашённых проверяют хорошие эмпаты, а кроме них — две эквестрийские поняши. Они работали так, что гостей даже шмонать перестали: поняши попросту някали дорогих гостей, после чего требовали сдать все опасные предметы. И все их сдавали, вплоть до булавок и перочинных ножей. Пронести оружие мимо девочек с большими глазами было совершенно невозможно.
Про тораброца Арлекина Бланманже знал. От Ракалия Паскудника, постоянного посетителя «Ажитации», с которым они частенько распивали коньячок
. В частности, знал и то, что Арлекин устойчив к паранормальным воздействиям: маленький педрилка этим похвалялся, а Ракалий запомнил. Хомяк даже видел его: разок заходил к Ракалию, когда тот с Арле завтракал. Арлекин на него посмотрел и тут же забыл — подумаешь, какой-то хомяк.
А зря. Ибо хомяк, загнанный в угол — опасное существо.
Когда Бланманже увидел Арлекина у себя в клубе и узнал, его как ударило: да вот же он, шанс
. И, собрав в кулак всё своё мужество, приказал одному из местных проститутов, — тому самому кулану, — обслужить данного клиента по полной программе. А потом придушить и оттащить в клубный подвал. Оборудованный для BDSM-игрищ.
\
— …Восемь тысяч. Это крайнее условие, больше не могу, — сказала труба.
На сей раз Арлекин почувствовал, что контрагент больше не торгуется и достиг предела своих возможностей.
— Дочь с вами, — сказал он. — Несите деньги.
— Сначала доставьте пакет, — сказал голос.
Арлекин, разумеется, этого ожидал.
— Половину вперёд, — сказал он. — Остальное после.
— Пока пятьсот. Остальное получите, когда донесёте пакет до места, — сообщила труба.
— Три тысячи, — сказал Арлекин. — И это тоже крайнее условие.
Действие семьдесят третье. Декапитация, или Буратина попадает в некое место, кое служит ему прибежищем, и узнаёт великую тайну
Чудище о́бло, озо́рно, огромно, стозе́вно и ла́яй.
Тредиаковский В.К. Телемахида. — Цит. по: Радищев А.Н. Путешествие из Петербурга в Москву. — Цит. по Эйдельман Н.Я. Александр Радищев. — Цит. по. Лиора Скумбриевич. Петербург и «Петербургский текст русской литературы». Введение в тему
// Скумбриевич Л.Е. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. М.: Издат. группа «Прогресс» — «Культура», 1995.
Черепаха — символ мудрости, на которую не следует полагаться.
Лао Шэ. Старый вол, разбитая повозка. / Пер. с кит. Н.А. Спешнева. — М., Изд-во восточной литературы, 1965.
17 января 313 года о. Х.
Озеро Гарда.
Вечер — ночь.
Сurrent mood: serious / шутки кончились
Сurrent music: АукцЫон — Старый пионер.
Сurrent poetry: А.С. Пушкин, Руслан и Людмила, Песнь Третия, 232-247
Буратина сидел на пирсе и болтал ногами со скуки, когда поверхность озера потемнела и заколыхалась.
Деревяшкин от испуга чуть было не выронил змейку. Та зашипела — и в который уж раз попыталась укусить бамбука за ладошку.
А вот зелёный товарищ — бамбук так и не узнал его имени — сидел рядом, не подавая признаков… да, в общем-то, никаких признаков не подавая. После кратковременной вспышки ярости, стоившей жизни Аркадию Рудольфовичу, он впал в прострацию. Буратина честно пытался его расшевелить, стуча ему по спине, щелбаня по щщам и дёргая за обвислые ноздри. Всё тщетно: зелёный ни на что не реагировал. Как будто из него выдернули некий внутренний стержень… да, собственно, так оно и было, чо уж. Впрочем, он хотя бы вёл себя прилично. В отличие от жабледротки. Которая так и осталась рыдать над издохшей Лилией Львовной.
Что касается дежурной лягушки, она пропала, как и не было её. Вероятно, уплыла. Буратина с удовольствием сделал бы то же самое, найдись на островке — это был именно островок, искусственный, квадратный — хоть какое-нибудь плавсредство. Его бы устроила даже самая маленькая лодочка с одним веслом. Но ни лодочки, ни весла не нашлось.
Ещё того хуже — не было нормальной еды. Буратина обыскал все помещения и наткнулся на кладовку. Там хранились бумажные мешки. Вероятно, то был корм для земноводных. Он так вонял, что даже небрезгливый бамбук попробовать его на вкус не решился.
Однако жрать-то хотелось. Бура уже подумывал, а не схомячить ли змею — вот прям так, всыромятку. Останавливало его только то, что в ней могли быть какие-нибудь яйца или зародыши, которые могли прорасти в кишечнике и овладеть Буратиной изнутри. Те же соображения удержали от того, чтобы забить жабледротку и скушать её: мало ли чего она там нахваталась от Лилии Львовны. Да, бамбук был не чужд благоразумию (и не любил сырое). Тем не менее, победа пустого желудка над благоразумием была лишь вопросом времени.
