Досточтимый сэр Бамбарбия Пикабу Трог Идефикс барон Киргуду шельфства Кефалиния, пч. виконт Мурманский, пч. смотрящий Амазонской Низменности, отдыхал в шезлонге. Ну то есть как отдыхал. Слушал он разговоры вполуха, смотрел вполглаза. Но ничего существенного не пропускал. Даром что последние двадцать часов ему пришлось принимать стимуляторы. Ибо решались судьбы. Начиная от судьбы Шестого Флота и кончая судьбой его собственных вложений.
Ему потребовалось тридцать секунд, чтобы вспомнить, кто такой Розан Васильевич, где он ему попадался и какое впечатление произвёл. И о своём старом решении по этой конкретной персоналии.
Он еле заметно кивает головой. Штюрмер, уже понявший, who is who, резво чиркает на бумажке против имени Розан Васильевича — «аристовать нимедля». Увы, Штюрмер малограмотен. Но это ничему не мешает.
Остальное пусть останется за кадром — включая того безымянного героя, что, рискуя собой, отправил на подлодку бэтмена с серым конвертом. Некоторые подвиги должны оставаться безымянными.
Лучше остановите ролик. Посмотрите на них в последний раз. На эти зелёные и жёлтые лица, рыла, на влажные жабры, на отвисшую кожу шей. Вглядитесь в эти глаза, в эти узкие зрачки, в эти щели, в которых тьма. Быть может, вы успеете узреть в очах Фрикция кровавый отблеск, а под самым носом Злогоньдоуса — шишку.
А теперь — забудьте о них. На просторах нашего повествования никто из них нам не понадобится, да и не встретится боле: ни в другом месте, ни в другое время.
Действие одиннадцатое (окончание)
— И что теперь? — спросил Базилио.
— Уже ничего, — ответствовал крокозитроп. — Или уже всё. Выберите ту формулировку, которая вам больше импонирует.
— Нам-то дальше как? — не отставал кот.
Розан Васильевич пошевелил своими трубами и задудел: до — ми-ми-ми, до — ми
. Потом после паузы взял аккорд до-ми-соль и начал над ним измываться, подыгрывая себе толстой басовой трубой. Звучало это глухо и печально.
Кот вежливо кашлянул. Крокозитроп неодобрительно покачал глазом, но музицирование прервал.
— Дальше как? Это вопрос, — сказал он. — Видите ли в чём дело. Физически мы спасены. Но в ближайшей перспективе это ничего не меняет. Во всяком случае, для меня. Я потерял положение, окружение и состояние. Иными словами, мой официальный статус равен нулю, и даже величине отрицательной. Мои друзья, коллеги и клиенты остались за бортом. Наконец, у меня нет ни сольди. Фактически, я оказалася примерно в том же положении, что и в начале жизни. Плюс-минус жизненный опыт. И он мне подсказывает: если я в нынешнем своём состоянии появлюсь в Директории, меня выдадут рыбонам. В порядке налаживания отношений. Сухопутники будут налаживать отношения с любым рыбонским руководством.
— Почему будут? — спросил Базилио.
— Это что такое? — перебила лиса, показывая на обзорное окно.
В мутной темноте белело что-то огромное. Крокозитроп сдал назад, и белая фигура приобрела очертания: это было нечто вроде гигантского сапога.
— А, это левый сапог, — любезно сообщил Розан Васильевич. — Ничего интересного.
— Левый сапог чай? — решил уточнить кот.
— Мегаефрейтора Юнеско, — столь же любезно пояснил крокозитроп, осторожно выруливая влево. — Это основатель Румынской Империи. Когда-то тут был островок, и на нём стоял памятник. Относительно небольшой, метров на сто. При формовке шельфа его… задели, — последнее слово он произнёс после едва заметной паузы.
— Формовки чего? — не поняла Алиса.
— Шельфа, — повторил крокозитроп. — Тут вулканические острова, откуда у них шельф? Очевидно, он искусственного происхождения. Его, грубо говоря, насыпали. И вообще, дно Средиземного моря очень основательно перерыто… Вы что-то хотели спросить? — обратился он к коту.
— Уже нет, — ответил кот. — Вы только что объяснили.
— Ну-ну, не всё так однозначно, — сказал крокозитроп снисходительно. — Если вы думаете, что рыбоны могут, э-э-э, подкопаться под берег — это не так. Раньше у нас были огромные машины, сделанные до Хомокоста. Потом они пришли в негодность, а новых нет. Зато мы знаем, что находится под землёй. Если будут повреждены некоторые объекты… нас, конечно, очень сильно накажут, но ущерб для братьев будет неприемлемым. Поэтому с нами считаются. И довольно об этом, — он махнул трубой. — Вернёмся к делишкам нашим скорбным, — он склонился над пультом и принялся что-то переключать и двигать рычажки. — Где-то тут был эхолот… А, вот. Так, значит, мне абсолютно необходимо сменить личность. С моей внешностью это затруднительно. Требуется перепрошивка, и весьма основательная. Но я не могу перепрошиться в Директории. Во-первых, не на что. То есть определённые вложения у меня там имеются. Но выход на нужных существ и обналичка требует времени. А меня с моей оригинальной фигурой сразу опознают и выдадут. До Тора-Боры далековато. Хотя тут поблизости есть один независимый специалист. На Зоне.
— Болотный Доктор? — спросил кот.
У Алисы загорелись глаза. Базилио этого не заметил.
— Он самый, — подтвердил крокозитроп несколько удивлённо. — Вы о нём знаете?
— Я его знаю, — сказал кот. — Но он забесплатно не работает. Он не работает даже за деньги. Только за редкие артефакты. И до него ещё надо добраться. Он так просто не принимает.
— Это всё решаемо, — сказал крокозитроп. — В своё время я купил информацию о сталкерском кладе. У существ, заслуживающих доверия, — он крутанул трубой, как бы показывая, что не желает вдаваться в подробности. — Клад закопан в Зоне. Я знаю приметы, так что найду. С проходом к Доктору сложнее. В принципе, у меня есть канал. Существо, которое имеет связь с Доктором и может устроить приём. Проблема в том, что ему нужно заплатить, а берёт он недёшево. А у меня нет ни гроша. Я имею в виду — здесь и сейчас нет.
Буратино, лежащий на полу, икнул от натуги. Ему ужжжасно хотелось похвастаться, что у него деньги есть, целых пять соверенов, — сумма, казавшаяся бамбуку невероятно огромной, — которые он держит за щекой. Однако деревяшкин решил, что после такого признания денежки у него тут же отымут — возможно, вместе с головой. Так что он только запихал языком драгоценные монетки подальше по десне.
В этот момент катер тряхнуло. Острые зубы Буратины прикусили краешек языка. Было ужасно больно. Кроме того, он сделал непроизвольное глотательное движение — и ему показалось, что в горло что-то попало. Что-то, очень похожее на монетку.
«2,71828182845904523536ать 3,14159265358979ЗДЕЦ!
» — пронеслось в голове у бамбука, пока он лихорадочно шарил у себя во рту, царапая пальцы о зубы. Монет он нащупал четыре. Четыре, не пять. Похоже, один золотой он проглотил. Что означало в лучшем случае долгое ковыряние в собственном дерьме, в худшем — невосполнимую утрату
. Можно было бы, конечно, попробовать проблеваться, но бамбук небезосновательно подозревал, что за попытку блевануть у него точно открутят голову. К тому же блевать было нечем.
