Всю доступную нам информацию о гостинице тебе предоставит мой заместитель. Привлеки к делу эмпатов из ГОРИ
(группы оперативно-розыскной информации), пусть тщательно исследуют сохранившиеся следы ауры.
Имеется неподтверждённая информация, что {предполагаемого} преступника неоднократно видели возле места совершения преступления. Проверь, нет ли {в гостинице}существ из его окружения {или которые его знают}: я практически уверен, что такие найдутся.
Найди преступника и задержи его {без осуществления официальной процедуры ареста}.
Если {выяснится, что} он связан с ментами — передай его мне вместе со всеми документами и забудь, что занимался этим делом. Если это случайный грабитель (непрофессионал) — предъяви обвинения по сто четвёртой статье УК Директории { «разбойное нападение»} и заставь его дать признательные показания («чистосердечное признание»).
Будут попытки давления на тебя сверху — передай мне преступника вместе со всеми документами и не предпринимай никаких действий {без моего приказа}.
{Твой грозный, требовательный начальник} Люпус Эст.
Записка следователя А.Б. Тамбовского — Л.Г. Эсту. Передано с бэтменом.
Понял, выполняю. Т.
Относительно адекватное изложение имеемого в виду:
Заебало начальство указивками. Я вам не ночной сторож. Ладно, посмотрю, чего у них там. Тамбовский.
…по кочкам, по кочкам, в яму бух!
Собственно, бух.
Действие четырнадцатое. Албибэк, или Девушка говорит хулигану недоброе слово, а тот обещает вернуться
И о всякой вещи узнавай: что она суть; и место её каково в порядке вещей; и какая польза её; ибо нет вещей без пользы.
Ибн Араби. Гемма мудрости кроткой в слове Хабиловом. — В: Ибн Араби. Геммы мудрости. Пер. Б. Смирнова. — М.: Наука, ГРВЛ, 1996
— I'll be back — said Ivan Susanin.
З.М. Портнова. Школьные истории и анекдоты. — В: С юбилеем, дорогая школа! Сборник в честь 50-летия Московской школы с углублённым изучением английского языка N 1232. — М., 2013
13 декабря 312 года о. Х. День.
Воздушное пространство над Зоной / Зона, юго-восточный сектор
Сurrent mood: irritated/достали, суки
Сurrent music: Karlheinz Stockhausen — Helikopter-Streichquartett
Внутри летающей тарелки было тесно: железная решётка со всех сторон, а за ней темнота, рокот, гул и длинные синие искры, с шипением гаснущие в переплетениях проводов. Оттуда пахло пылью и грозой.
Львика лежала на полу в позе эмбриона и старалась не шевелиться. Несмотря на все увещевания Молли Драпезы, она плотно позавтракала перед полётом, да ещё и красненьким побаловалась. После красненького её повело на подвиги и она запила всё это корытцем пенного. Теперь ей мучительно хотелось облегчиться — и одновременно её мутило от качки.
Над Зоной к качке добавилась ещё и тряска: аномалии сильно влияли на состояние атмосферы. Тут-то поняше стало совсем нехорошо. Чтобы удержать в себе всё то, что рвалось наружу, она пыталась напевать святой шансон Круга Песнопений Евы Польны.
— Люби меня по-францу… ууууёё … раз это так неизбе… буэээ… — стенала она, лёжа на железном полу и дыхая тяжко
, безнадёжно. Святое караоке отчасти отвлекало от рези в пузыре, но тошноту почему-то усиливало.
Откуда-то снизу попискивал услужающий ящерок Бантик, которого поняша задавила брюхом. Бантику было очень тяжело, но противиться хозяюшке он был неспособен. Всё, что он мог — это жалобно подёргивать маленьким зелёненьким хвостиком.
Охранник-шерстяной смотрел на Львику презрительно и осуждающе. С его точки зрения, любое проявление слабости было харам. Пилот, седой хорёк, напротив, смотрел на поняшу с сочувствием. Львика ему нравилась — чисто сентиментально, по-стариковски. Он время от времени отрывался от экранов — глянуть, как там бедной девочке мается.
Львику выбешивали оба. Будь она в форме, она заняшила бы охранника минут за пять, а то и за три, а хорька припугнула бы, чтоб не зыркал. Но она была совсем не в форме, и грациозности в ней было где-то как у котега. К тому же мама строго-настрого запретила ей использовать няш, под угрозой лишения финансирования и общего неблаговоления. Проверять опытным путём силу родительских чувств не хотелось. Мама, когда надо, умела быть абсолютно неволатильной
.
В конце концов мучения стали совершенно невыносимыми. Львика поняла, что ещё чуть-чуть — и на полу будет очень грязно.
Она встала на ноги — те предательски подрагивали — и сказала пилоту:
— Снижаемся.
Львика рассчитывала, что это прозвучит как приказ. Увы, это не тянуло даже на просьбу, высказанную с достоинством.
Хорёк посмотрел на Львику с сочувствием.
— Мы над Зоной, — сказал он так, как говорят с несмышлёными, глупыми девочками. — Здесь опасно. Внизу аномалии.
— Мне плохо, — сказала она уже с откровенной мольбой в голосе. — Мне очень плохо. Мне нужно… пройтись по земле.
— Нычево-нычего, — сказал охранник. — Патэрпыщ, да.
Львика ощерилась. От злости и адреналина ей стало несколько лучше. Она пару секунд подумала, чем зацепить шерстяного на низких грациях.
— Хорошо-хорошо, — запела она майсу, пристально глядя в маленькие глазки обезьяна стараясь попасть в ритм его дыхания, — не нужно ничего говорить, ты хороший-хороший, а ведёшь себя нехорошо, огорчаешь Тарзана, нарушаешь приказ Тарзана, ой, как ты плохо делаешь для Тарзана…
Глаза охранника побелели от страха. У поняши не хватало граций някнуть шерстяного, но вот придать своим словам ощущение достоверности она была ещё в состоянии. Обезьян и в самом деле почувствовал, что в чём-то нарушил приказ Тарзана, и ему стало очень страшно.
— Ты виноват, виноват, — нажимала Львика, из последних сил удерживаясь от того, чтобы не описаться, — надо было садиться, садиться, а теперь поздно, поздно…
— Эй ты! — закричал шерстяной хорьку. — Спускаимса вныз! Жыва! Это прыказ Тарзана!
Хорёк посмотрел на поняшу укоризненно. Та ответила ему яростным взглядом.
Тарелку сильно качнуло, Львика едва удержалась на ногах. Содержимое её желудка колыхнулось, пытаясь вырваться наружу.
— Садись сейчас же, — прошипела она хорьку, сдерживая рвотный позыв. — Или я всё тут заблю-ю-ю.
Последнее «ю» прозвучало до того убедительно, что хорёк тут же взялся за рычаги.
Согласно показаниям бортового хронометра, посадка заняла восемь минут. Для Львики это время растянулось как минимум на полчаса, и это были худшие полчаса в её жизни. Во всяком случае, в тот момент она была в этом совершенно уверена.
