Как можно иметь «ментальные отклонения», но при этом признаваться «разумным человеком»? Могут ли они в случае провокации привести к внезапной потере самоконтроля? Подобные сложные вопросы позднее были пересмотрены в прецедентном праве и законах, но в 2001 году эти взаимоисключающие понятия часто объединялись.
Королевская прокурорская служба явно была раздражена некачественным отчетом со стороны защиты, и меня попросили посетить совещание в адвокатской конторе Бедфорд-Роу в 17:30. Я прошел по Теобальдс-роуд мимо Джокис-филдс, и, когда оказался на месте, меня пригласили во внушительный конференц-зал с юридическими книгами в переплетах из марокканской кожи и отполированными длинными столами. Там было много людей: королевский адвокат, младший барристер
[55], стажер, секретарь барристера, солиситор и его секретарь. На столе было два стакана с шариковыми ручками с логотипом адвокатской конторы, стопка блокнотов в линейку и подносы с чаем и печеньем.
Теперь все вопросы мне предельно ясны, но тогда я был еще неопытным и стеснялся высказывать свое мнение. Да, ментальные отклонения присутствовали. Я дал комментарии о пограничном расстройстве личности и синдроме жестокого обращения с женщиной. Однако считал, что вопрос о значительном уменьшении ответственности следовало оставить присяжным. Уголовная ответственность – это не медицинская сфера.
Мне было немного неловко, что все в зале, казалось, ловили каждое мое слово. По мере того как мой опыт работы с делами об убийствах становился все богаче, я стал привыкать к этому. Обычно в деле об убийстве все показания о человеке, в чьих руках был нож, имеют первостепенное значение. Все сводится к психическому состоянию, в котором подсудимый пребывал на момент совершения убийства, и, чтобы лучше разобраться в нем, требуется мое мнение. В тот момент, однако, мне было крайне некомфортно, словно на скамье подсудимых находился я. Точно помню, как королевский адвокат прочистила горло, прежде чем обратиться ко мне. Хотя она была «дружелюбной», я почувствовал, как капля пота щекочет мне линию роста волос. Я сглотнул и понадеялся, что мое волнение незаметно.
– Спасибо, доктор, – начала она. – Мы очень благодарны вам за работу по этому делу. Нам нужно уточнить лишь несколько моментов… Коронный суд должен рассмотреть заявление подсудимой о ее виновности в непреднамеренном убийстве. Уверена, вы все понимаете.
– Да, разумеется, – ответил я, стараясь звучать уверенно. – Чем я могу помочь?
– Вы встречались с подсудимой в Холлоуэй несколько раз, верно, доктор?
– Да. Впервые я увидел ее вскоре после ареста.
– И вы считаете, что она соответствует критериям для постановки диагноза «пограничное расстройство личности»?
– Да, – осторожно ответил я, гадая, куда она ведет.
– И вы поставили ей диагноз «синдром алкогольной зависимости», несмотря на то что она сейчас воздерживается от употребления спиртного и находится в защищенном окружении?
– Да.
– И вы согласились с тем, что по результатам теста на содержание алкоголя в крови, проведенного в изоляторе временного содержания, она находилась в состоянии алкогольного опьянения?
– Да, все верно.
– Но интоксикация была добровольной, и, следовательно, она не связана с ментальными отклонениями.
– Да, – сказал я. – У нее есть сильная потребность в выпивке, однако она сохраняет способность выбирать, пить или нет.
Королевский адвокат кивнула и посмотрела в записи.
– Ясно, благодарю вас, – сказала она. – А теперь не могли бы вы помочь нам понять, как пограничное расстройство личности связано с ментальными отклонениями?
– Что ж, по моему мнению, американские критерии здесь более уместны. Они подробнее… Если бы я взглянул на свой отчет, то отметил бы такие черты, как эмоциональная нестабильность, импульсивное поведение, резкие перемены настроения, необоснованная ярость или трудности с управлением гневом… частые проявления вспыльчивости.
Она набросилась на меня:
– Но, доктор, импульсивность и необоснованный гнев можно считать скорее недостатками характера, чем ментальными отклонениями, не так ли?
– Да, – пробормотал я. – Нет, но да…
Он меня перебила:
– Хорошо, предположим, что выделенные вами черты позволяют говорить о ментальных отклонениях… трудностях с управлением гневом и всем остальном. Считаете ли вы, что этого было достаточно, чтобы значительно сказаться на ее вменяемости?
– Что ж, позвольте мне предположить…
– Доктор Тейлор, вам, конечно, известно, что закон допускает исключения для случаев, когда вменяемость была нарушена более чем минимально.
– Что ж, – сказал я. – Думаю, что вопрос о вменяемости лучше оставить суду.
Она слегка улыбнулась.
– Да, доктор Тейлор, это, как вы верно заметили, решать суду. Однако вы должны понимать, что суд будет вполне обоснованно ждать от вас помощи присяжным с принятием решения. Как профессионал, вы должны высказать свое мнение, была ли вменяемость существенно нарушена. Давайте перейдем к синдрому жестокого обращения с женщиной. Вы высказываетесь об этом неоднозначно. Предполагаю, вы знакомы с работами профессора Даунса на эту тему?
– Да, знаком, – ответил я, стараясь быстро реагировать на ее вопросы и все еще чувствуя страх, – однако не существует четко согласованных психиатрических диагностических критериев синдрома жестокого обращения с женщиной. Кроме того, профессор Даунс ссылается на американские определения самообороны и невменяемости.
– Доктор, я уверена, вы знаете, что синдром жестокого обращения приравнивается к ментальному отклонению в случаях, когда женщина убивает жестокого мужчину… выученная беспомощность, неспособность разорвать абьюзивные отношения, нарушенное восприятие угрозы и так далее.
– Да, – сказал я. Я услышал в ее голосе нотки раздражения.
– Доктор, я уверена, вы понимаете, что судья, рассмотревший все доказательства, включая ваш отчет, очень обеспокоен этим делом. Он помнит, что четверо детей оказались разлучены с матерью…
Мне вдруг все стало ясно. Королевская прокурорская служба знала, какой ей нужен результат, однако требовались заключения экспертов, на которые она могла ссылаться. Поскольку отчет специалиста со стороны защиты был низкого качества, бремя ответственности легло на меня.
