Рис. 9.4. Йельская команда, исследовавшая субъединицу 50S: Ненад Бан, Том Стейц, Питер Мур и Поуль Ниссен (публикуется с разрешения Тома Стейца)
Чтобы проверить нашу идею о фиксации субъединицы 30S, сделав из нее комплекс с IF3, я связался с Иоахимом Франком и предложил совместно поработать. В любом случае опыт работы с электронным микроскопом позволил бы нам судить, работает ли идея. К тому же йельская группа уже пользовалась картами с электронного микроскопа. На тот момент Иоахим еще не знал всех подробностей о связывании IF3 с 30S, но согласился помочь и поручил своему постдоку Раджу Агравалу присоединиться к Джону Маккатчену для решения этой задачи. Вскоре Джон получил подходящий комплекс и отправился с Раджем в Олбани.
Тем временем наши кристаллы получались все крупнее. На самом качественном из них удалось достичь разрешения примерно в 5 ангстрем. Боб Свит сообщил, что у него появился новый аппарат еще более высокой интенсивности. Я поспешил установить там кристалл – и меня чуть удар не хватил! Он давал разрешение почти до 4 ангстрем, четкие дифракционные пятна расходились почти до самых краев детектора! Пятна под высокими углами раньше получались бледными из-за недостаточной интенсивности пучка синхротронного излучения. Опыт показал, что кристаллы хороши даже без IF3 или кластера тяжелых атомов. Возможно, все, что требовалось сделать, – удостовериться в их чистоте и однородности, убрав вариабельный белок S1. Мы выращивали их медленно (неделями) при низкой температуре 4 °C, и, возможно, поэтому кристаллы получились лучше. Так мы нагнали остальные группы. Оставалось понять, что делать дальше.
Глава 10
Возвращение в Мекку
Спустя некоторое время после возвращения из Швеции мне ни с того ни с сего позвонила Ада. В Телльберге я описывал полученную нами структуру S15, и Ада спросила, может ли она упомянуть эти результаты в обзоре, который готовит. Я подумал, что это странная причина звонить мне. Такой вопрос легко можно было решить по электронной почте. Я сказал, что вскоре собираюсь сделать публикацию об этой структуре, и она, конечно же, сможет на нее сослаться. Затем я довольно ехидно изрек: «Ладно, Ада, приятно было с вами поговорить».
«Есть еще один вопрос», – сразу же ответила она, переходя к реальной причине звонка. Сказала, что ей известно о нашей работе над субъединицей 30S. Я не собирался обсуждать с ней, на каком мы находимся этапе, но и открыто врать не хотелось. Поэтому, в клинтоновском духе (я имею в виду Билла, а не Хиллари), я сказал: «Да, мы над этим думаем». В конце концов, мы действительно думали об этой субъединице день и ночь. Ада добавила, что им удалось добиться значительного прогресса и на ее картах уже распознаются белки, чьи структуры мы расшифровали в отдельности. Если у нас есть новые идеи, то она готова их с нами обсудить. Я вежливо ответил, что пока мы хотели бы попробовать сами и понять, как далеко приведут нас наши идеи. На тот момент я еще не знал, что как раз тогда она нанесла неожиданный визит в Йель и тоже предлагала сотрудничество Питеру Муру.
Коллаборации складываются лучше всего, когда в них участвуют хорошие друзья: им нравится работать вместе, и они полностью доверяют друг другу. Также все может получиться, если их опыт позволяет им дополнять друг друга, и вместе они берутся за проблемы, с которыми не справились бы в одиночку. Еще сотрудничество предполагает готовность полностью разделить и контроль над проектом, и лавры, причем не всегда справедливо. На тот момент ни я, ни йельская группа не были заинтересованы в сотрудничестве с кем бы то ни было.
Звонок Ады вверг меня в панику. Очевидно, мне не стоило вести себя столь прямолинейно. А что она имела в виду, говоря, что может распознать на своих картах структуры расшифрованных нами белков? Если это действительно было так, то она, вероятно, настолько нас опережала, что нам и дергаться не стоило. В растерянных чувствах я вышел в коридор и направился к коллеге Крису Хиллу. Он рассмеялся и сказал, что, получив отличные карты, никто не побежит звонить конкуренту, чтобы рассказать о них. Мне полегчало, однако подтвердился факт соперничества, которого я с самого начала старался избежать.
Наконец написал Ричард Хендерсон, что появилось место для меня. Вдруг я оказался перед труднейшим выбором: поставить на карту все, отправиться в LMB и сосредоточиться на одной цели или, оставаясь в Юте, подстраховать свои ставки менее рискованными проектами. Но эти проекты тормозили бы исследования по 30S, а теперь, когда соперничество накалялось, я чувствовал, что должен бросить на 30S все силы. Иначе я просто наблюдал бы, как моей цели достигают другие, и сожалел бы об этом всю оставшуюся жизнь.
Нам с Верой нравилось жить в Юте, а я крепко сдружился со многими коллегами. Какое-то время меня терзали сомнения. Затем я решил спросить совета у двух человек, которых особенно уважал. Первым был Питер Мур. Я не сказал ему о 30S, но спросил, как ему кажется, разумно ли уехать в LMB? Он сказал, что Юта – прекрасное место, но LMB уникальна, и если у меня есть шанс попасть туда, то мне стоит всерьез его обдумать.
Вторым был Стив Харрисон из Гарварда, один из виднейших структурных биологов своего поколения. Он ворвался на это поприще, будучи еще совсем молодым, и взялся за проблему, казавшуюся на тот момент неподъемной: расшифровку структуры целого вируса. Компьютеры тогда были примитивными, синхротронов не было. Кроме того, он проявил смелость и в личной жизни: открыто заявил о своей гомосексуальности. Думаю, тогда он и помыслить не мог, что когда-нибудь вступит в официальный брак с Томми Кирхгаузеном, известным гарвардским клеточным биологом.
Стив славился своей прямотой. Он публично назвал пустой тратой времени и денег проект по космической кристаллизации, который предполагал отправку белковых растворов на космическую станцию, чтобы получить более качественные кристаллы при нулевой гравитации. Как-то раз он начал консультационное совещание в Брукхейвене с выговора, адресованного директору синхротрона за то, что тот якобы указывал биологам, как тем ставить опыты. Я чувствовал, что если и найдется кто-то, кто без обиняков скажет мне, что ехать в LMB для работы над рибосомами – плохая идея, то это будет именно Стив. Но он счел, что конкуренция пойдет на пользу всей дисциплине, и теперь, когда другие, например Том и Питер, подключились к делу – почему бы и мне так не поступить. Он посоветовал мне подумать, что такого мне может дать LMB, чего нет в Юте.
На тот момент я еще не знал, что Стив был хорошим другом Ады, поэтому его напутствие лишний раз свидетельствовало об объективности его совета. Со временем мы сдружились. Поскольку Стиву нравится классическая музыка, он познакомился с моим сыном Раманом и иногда поддерживал его (сейчас Раман – виолончелист).
В конце концов, после долгой прогулки мы с Верой приняли решение оставить в Америке наши семьи, в том числе выросших детей, и отправиться в Англию, где я, соглашаясь на значительное снижение зарплаты, стану работать в LMB и всецело займусь изучением рибосомы. На протяжении всей моей карьеры Вера исколесила вместе со мной США. Она работала на дому художницей и автором, но всякий раз ей приходилось покидать насиженное место, бросать дом и друзей. Она согласилась сделать это еще раз, если я чувствовал, что это важно. Но сказала, что этот переезд – последний. До сих пор она всегда держала слово.
