Но следующей выступала Ада, одна из немногих ученых-тяжеловесов, которым достался лишь двенадцатиминутный отрезок. Когда минуло двенадцать минут, она, кажется, едва успела разогреться, и я указал на то, что она должна начинать закругляться. Еще пятнадцать минут она говорила как ни в чем не бывало. Примерно через двадцать минут я встал и попросил ее остановиться – без толку. К тому моменту некоторые из слушателей уже начинали потопывать и хлопать. Примерно на двадцать пятой минуте сверх установленного времени, видя, что я ничего не могу сделать, команда инженеров на галерке отключила проектор и микрофон. Ада даже не сразу это заметила, а потом взглянула на меня и спросила, может ли хотя бы показать последний слайд с благодарностями людям, выполнившим работу. Когда я попросил техников включить проектор, ей пришлось промотать до конца еще десять или двадцать слайдов, оставшихся нерассмотренными.
За обедом я спросил Гарри, не может ли через миллиард лет рибосома превратиться в белковый фермент, похожий на полимеразы, копирующие ДНК или синтезирующие по ее матрице РНК. Я указал, что даже сейчас у белков в рибосоме есть длинные хвостики, проникающие в ядро РНК, поэтому, возможно, мы наблюдаем, как белки медленно берут верх. Он рассмеялся и сказал, что они напоминают ему тех киборгов, что порабощают чей-то мозг.
Ряд приглашений поступил из Швеции, многие из них явно спонсировались Нобелевским комитетом по химии. Одна конференция по рибосомам проводилась в Шведской академии наук в Стокгольме, а другая, по биологии РНК, – на острове в архипелаге Сандхамн, прямо напротив стокгольмского берега. Том и Ада также были приглашены на эти конференции. Было ясно, что нам устраивают просмотр.
В октябре 2004 года подобное мероприятие состоялось в Телльберге – том самом живописном местечке, где Андерс Лильяс организовал конференцию по рибосомам еще до всех прорывов, а я еще работал в Юте. Встреча строилась вокруг центральной идеи: как генетическая информация сохраняется и перетекает из ДНК в РНК и в конечном счете обеспечивает синтез белков. Были лекции о репликации ДНК, о транскрипции ДНК в РНК и, разумеется, о рибосомах. Кроме того, там выступали люди, занимавшиеся обнаружением белков в клетках, получением изображений клеток, а также теломерами – кончиками хромосом. Там присутствовало множество известных ученых, в том числе: Боб Редер, открывший у высших организмов три типа РНК-полимераз для синтеза трех типов РНК; Роджер Корнберг, не только открывший нуклеосому – фундаментальную единицу, объясняющую, как ДНК упаковывается в клетках высших организмов, но и работавший над расшифровкой структуры РНК-полимеразы высших организмов; Элизабет Блэкберн, открывшая фермент теломеразу, достраивающую теломерные последовательности на концах хромосом; Роджер Цянь, научившийся подсвечивать белки различными цветами, чтобы делать метки.
Получив программу конференции, я заметил, что сессия по рибосомам назначена на третий день, но в вечер открытия выступают только Аарон Клуг и Гарри. Сложив два плюс два, чтобы вышло пять, я предположил: это знак, что шведы уже готовят Гарри к получению премии, ставя его в пару с Аароном, давним лауреатом. Но оказалось, что они просто подстроились под Гарри, который спешил вернуться в Санта-Крус для чтения своего курса.
Гарри рассказал, почему удаление белковых хвостиков, проникающих в сайт связывания с тРНК, не нарушает функций рибосомы, и объяснял этот факт с собственными наблюдениями, согласно которым рибосомная РНК участвует в связывании с тРНК. Хотя я и сидел в первом ряду, из речи Гарри совершенно не следовало, что эти хвостики и множество других деталей, которые он продемонстрировал, исходно взяты из атомной структуры субъединицы 30S. Я был просто взбешен. Позже, когда кто-то спросил меня, как Гарри мог рассмотреть все эти детали при разрешении 5,5 ангстрем, я отрезал: «Никак».
Потом я подсел на галерку к Джону Курияну – американцу индийского происхождения, профессору в Беркли и одному из умнейших людей, которых я знаю. Поскольку оба мы восприняли увиденное примерно как конкурс красоты, мы решили позабавиться и принялись выставлять людям баллы. Поэтому за каждую лекцию мы присуждали: «8.0!», «5.0!» или даже «9.9!» Поразительно, как близко совпадали наши оценки.
Сам Джон сделал блестящий доклад о белке, обертывающемся вокруг ДНК во время репликации; механизмы этого процесса очень сложны. На тот момент он располагал лишь структурой самого белка, без ДНК, но весьма убедительно обосновал, как он должен окружать ДНК. Некоторые повторяющиеся блоки в структуре занимали как раз такие позиции, которые позволяли им укладываться в бороздки спирали ДНК.
Затем, во время ланча, я сидел за столом напротив одного из членов Нобелевского комитета и двух выдающихся «претендентов». Член комитета сказал, что лекция Курияна его не убедила. Претенденты живенько закивали.
Я позволил себе с ними не согласиться и сказал, что пример Джона показался мне убедительным и, вероятно, описанные им идеи тестируются у него в лаборатории прямо сейчас, пока мы беседуем. Член комитета задумался на пару мгновений, изменил свою точку зрения и согласился со мной, после чего претенденты сразу же последовали его примеру. Учитывая их научное положение, я подумал, что, выступая такими подпевалами, они выглядят жалко, но их позиция была оправданна. Некоторые из них, понимая суть этого собрания, крайне нервничали, почти как аспиранты перед защитой диссертации, а один из них даже готовился к выступлению, тренируя дыхательную систему методом контролируемой гипервентиляции.
Аарон Клуг открыл работу секции по транскрипции, то есть по «копированию» ДНК в РНК. Его введение получилось весьма дельным: он отметил, что эукариотическая транскрипция гораздо интереснее, так как у высших организмов этот процесс жестко регулируется. Казалось, что он выделяет Роджера Корнберга, который, подобно многим другим героям этой книги, некоторое время работал в LMB постдоком, где открыл нуклеосому. С тех самых пор Аарон высоко ценил Роджера, считая его своим протеже. Роджер, несомненно, оправдал ожидания Аарона, прочитав одну из лучших лекций на этой конференции. В отличие от многих ученых, которые хороши лишь в какой-то одной дисциплине – биохимии, генетике или структурной биологии, – Роджер был превосходен в нескольких. Кроме того, он делал качественно составленные иллюстрированные выступления без запинок и слов-паразитов, характерных для большинства докладчиков.
Том выступил на этой конференции с двумя лекциями, так как работал не только над ДНК- и РНК-полимеразами, но и над рибосомой. Секция по рибосомам началась после ланча, поэтому я очень расслабился и, выступая, забыл контролировать время. Даже Ада в тот раз никого не задержала, рассказав об одном из самых интересных своих открытий – симметричности крупного участка рибосомной РНК, расположенного вокруг центра пептидилтрансферазы, позволяющей при повороте на 180° увидеть, как одна его половина накроет другую. Это позволяло предположить, что каталитический центр рибосомы изначально возник из-за дупликации гена, поэтому образовался фрагмент РНК, вдвое больше исходного, но с двусторонней осью симметрии.
На момент этой конференции мы начали сотносить наши структурные изыскания с некоторыми красивыми экспериментами, поставленными Мариной Родниной – директором отдела физической биохимии Института Макса Планка в Гёттингене. Марина исследовала, с какой скоростью протекают различные этапы приема новой тРНК в рибосому и как эти темпы отличаются в случаях, когда тРНК содержит ошибки. Наши структурные данные вполне хорошо согласовывались с тем, как она интерпретировала собственные результаты, так что я упомянул об этом в моей лекции. Том похвалил мое выступление, а я пошутил, что темным лошадкам приходится стараться.
