Манс Эренберг, видный специалист по рибосомам из Упсалы, был единственным шведским докладчиком на той конференции. Он был добрым и вдумчивым человеком, но иногда выглядел серьезным и мрачным, как персонаж бергмановского фильма. Поскольку он всегда хотел докопаться до сути вещей, многие его статьи превращались в длинные и почти непостижимые тома. Некоторые из них напоминали мне дзенские коаны, что казалось неслучайным, учитывая интерес Манса к буддизму. Выполнивший множество первых исследований на тему точности в 1970-е и 1980-е, Манс был уязвлен, что ни я, ни Марина Роднина не упомянули его ранних результатов, и отдельно об этом сказал, прежде чем перейти к основной теме своей лекции. Его раздражение лишь возросло, когда Марина раскритиковала основополагающий посыл его лекции.
Итак, хотя мы и были довольно дружны несколько лет – Манс однажды даже пригласил меня прочитать ежегодную Линнеевскую лекцию в Упсальском университете, – на банкете после той конференции он подошел ко мне и осудил за то, что я проигнорировал его работу. Я наконец-то разозлился и принялся с ним спорить, пока к нам не подошел его коллега и не разрядил ситуацию.
Вскоре после нашего возвращения с конференции Том Чек, который первым продемонстрировал, что РНК может катализировать реакции, написал резюме всего мероприятия. Мне всегда казалось, Чек заинтересован тем, что рибосома является рибозимом, больше, чем каким-либо иным аспектом этой проблемы, поэтому о нашей работе он упомянул лишь мельком. Возможно, его мнение о том, что действительно важно и интересно, было близко к общепринятому. В довершение всего я узнал, что Манс вошел в состав Нобелевского комитета по химии.
Да, мы с Мансом оставались в дружеских отношениях, но, учитывая нашу перепалку на банкете, а также его членство в комитете, я постепенно стал свыкаться с фактом, что у меня не остается никаких серьезных шансов на премию. Вместе с отчаянием я почувствовал от этого и своеобразное облегчение. Большую часть моей жизни я попросту блаженно занимался наукой, а ее «политическая составляющая», с которой мне пришлось столкнуться в предшествующие несколько лет, показалась только неприятной и раздражающей. Я отклонил практически все последующие приглашения на конференции в Швецию и полностью сосредоточился на работе. Пришло время «снять фильм» о рибосомах.
Глава 17
Фильм, фильм, фильм
Наступил момент, когда уже невозможно было открыть что-то новое на материале двух разрозненных субъединиц рибосомы. Некоторые локальные функции, например реакцию по образованию пептидной связи или механизм взаимодействия тРНК с кодоном, можно было изучать в рамках отдельных субъединиц. Равно как и связывание с антибиотиками. Но теперь мы должны были понять, как рибосома подбирает тРНК, движется по мРНК, начинает работу и заканчивает ее.
Во многих отношениях путь к пониманию этого процесса подобен описанию работы машины. Требовалось оформить его как видеоряд. Мы хотели сделать как можно больше «снимков» на разных этапах цикла.
Электронная микроскопия уже позволила нам составить впечатление о многих этапах. Изображения, в основном полученные под руководством Иоахима Франка, позволили нам впервые рассмотреть различные функциональные состояния рибосомы. Однако пусть разрешающая способность этого метода с годами и улучшалась, мы все равно еще и близко не подобрались к деталям химических взаимодействий, и работа этой машины на молекулярном уровне оставалась тайной. Можно сказать, что у нас были расфокусированные снимки, на которых невозможно было разобрать подробности. Казалось, что решение безальтернативно: нужно кристаллизовать рибосому в как можно более разнообразных состояниях, не имея гарантий и представления о сроках такой работы.
Рис. 17.1. Цикл четырехтактного двигателя внутреннего сгорания
На тот момент у нас не было даже подробной атомной структуры целой рибосомы – результат, представленный Гарри, был выполнен в низком разрешении. Поэтому началась новая гонка, в которую оказались втянутыми практически все, кто занимался рибосомной кристаллографией. Кроме некоторых представителей первых групп, среди которых можно назвать Тома, Питера и Гарри, а также людей из лаборатории Гарри, например Джейми Кейта и Марата и Гульнару Юсуповых (все они уже обзавелись собственными лабораториями), все пытались составить полную структуру целой рибосомы. На конференции мы с Томом поговорили с одним человеком, считавшим, что с рибосомой «все сделано», и быстро поправили его заблуждения. Он спросил, чего следует ожидать, и Том сказал, что однажды кто-нибудь появится на конференции, улыбаясь до ушей, чем искренне разочарует остальных.
К тому времени у меня постепенно появлялись новые сотрудники, желающие работать над субъединицей 30S. Фрэнк Мерфи, ранее пересекавшийся со многими ребятами, причастными к исследованию 30S, прибыл из Денвера, отличался приятными манерами, но сочетал их с убийственным сарказмом, который всегда подавал с улыбкой. Подобно Дитлеву, он обладал навыками как в вычислениях и кристаллографии, так и в биохимии. Он проявил себя как хороший организатор, отвечая за поездки на синхротроны, и как отличный учитель, подтянув многих сотрудников лаборатории.
Мы подумали, хорошо бы приступить к воспроизводству кристаллов 70S, полученных Юсуповыми в лаборатории Гарри, поскольку мы воспользовались русскими заготовками в качестве отправной точки для работы над субъединицей 30S. Хотя Мария Гарбер уже намекала нам, что в советских разработках перед кристаллизацией использовали хроматографические методы разделения и очистки, но нам воспроизвести кристаллы не удалось. Чего-то в сообщениях недоговаривали, либо мы что-то делали иначе. Даже их исходный отчет о кристаллах 30S и 70S не помогал – я сам читал его по-русски, как мог.
В ходе одной из моих дальних вылазок, сделанных в рамках рибосомного ралли, мы с Питером были в Буэнос-Айресе, где оказались за одним столом с Маратом. Признались ему, что оба не смогли воспроизвести кристаллы 70S, опираясь на его публикации. Марат сказал, что все зависит от точного соблюдения мелких нюансов, причем некоторые из них ему самому не известны – их знает только Гульнара. Услышав об этом, Питер рассмеялся и сказал: «Думаю, вас бесполезно допрашивать!» На самом деле я слышал, что Марат и Гульнара ведут все записи по-русски, и, когда они покинули лабораторию Гарри, тот, по-видимому, также не смог воспроизвести кристаллы. В конце концов Гарри вновь включился в борьбу, взяв на работу Сергея Траханова, еще одного ключевого представителя той самой советской группы, которой впервые удалось кристаллизовать рибосому.
Рис. 17.2. Цикл элонгации рибосомы
