Наконец выступила Ада. Ее лекция носила интригующее название «Белые медведи, антибиотики и развивающаяся рибосома». Я понятия не имел, как в это заглавие попали белые медведи, но вскоре все прояснилось. Она сказала, что, угодив в больницу после несчастного случая, она прочла, что у впадающих в спячку белых медведей рибосомы укладываются в кристаллические решетки – и именно этот факт впервые натолкнул ее на мысль кристаллизовать рибосому в лаборатории. Затем она перешла к рассказу о раннем периоде рибосомной кристаллографии, показав фото Хокона Хопа, пытающегося мгновенно остужать кристаллы возле пучка синхротронного излучения. Далее продемонстрировала структуры 30S и 50S и показала, как работают ее антибиотики. Стало ясно, что она уже вошла в свою роль нобелиата, поскольку закончила выступление некоторыми соображениями о первой аминокислоте и происхождении жизни.
После ее выступления я остался немного озадачен – ведь за все годы работы в этой дисциплине я ни разу не встречал факта о рибосомах белых медведей; не знал его и никто, с кем я был знаком. Также об этом не упоминалось и в статье Элизабет Пенниси, посвященной рибосомной гонке, вышедшей в Science в 1999 году. Когда в 1978 году я поступил в лабораторию Питера, а Ада стала работать с Виттманном, уже было хорошо известно, что рибосомы могут складываться в решетки правильной формы. Я даже слышал лекцию Найджела Анвина о его работе над плоскими кристаллами ящеричьих рибосом (эта работа выполнялась в 1977 году в Вашингтоне, округ Колумбия), когда я направлялся на собеседование в лабораторию к Питеру в Йель.
Я не слишком об этом задумывался до тех пор, пока через пару недель после возвращения не получил электронное письмо от Дона Энглмана. Он написал мне, что белые медведицы не впадают в спячку. Очевидно, только беременные медведицы залегают в берлогу, где выводят медвежат, но и тогда их состояние нельзя назвать настоящей спячкой. Историю о белых медведях Ада вновь ввернула на конференции в Эриче, состоявшейся ближайшим летом. Том указал, что белые медведи не впадают в спячку. Это вылилось в перепалку, и Ада сказала, что, возможно, это касается какого-то другого вида медведей. Казалось, что кому-то в аудитории эта история о белых медведях по душе, и им не нравилось, что Том в ней усомнился. Меня это настолько заинтриговало, что я перелопатил литературу, пытаясь найти упоминания хоть о каких-нибудь медведях, у которых рибосомы укладываются в упорядоченные структуры, – и ничего не нашел. Несмотря на то что Том ставил под вопрос приводимый Адой факт, она часто припоминала эту историю в разные годы – по-видимому, из-за того, что она нравилась слушателям. Как бы то ни было, происхождение истории о белых медведях по-прежнему загадка. Воображение упрямо рисует картинку: некий неукротимый биохимик заползает в заснеженную медвежью берлогу, чтобы взять образец тканей у белой медведицы, отдыхающей с медвежатами под боком.
Среди событий, выпавших на ту неделю, была и панельная дискуссия на канале BBC в рамках телепередачи Nobel minds. Ведущий кратко опросил нас о нашей работе, а затем забросал вопросами о Нобелевской премии мира, присужденной Обаме, изменениях климата и всевозможных иных проблемах. Этот опыт впервые позволил мне заглянуть в предстоявшую мне жизнь нобелевского лауреата, которого все считают мудрецом.
Церемония вручения премии всегда проходит 10 декабря, в годовщину смерти Нобеля, и сопровождается дресс-кодом: фраки или вечерние платья. Я переживал, что моя невестка Мелисса еще не прибыла из США, но когда мы направились в зал, я заметил, что она все-таки успела войти всего за несколько минут до закрытия дверей, и мы обменялись улыбками. Явилась королевская семья, и начались речи – по-шведски, – чередующиеся с музыкой в исполнении стокгольмского филармонического оркестра. Мы получили сертификаты и медали из рук короля, поклонились и вернулись на места. Король участвовал в такой церемонии год за годом, и было видно, насколько это ему наскучило.
Кульминацией вечера стал банкет, который в Швеции транслируют по телевидению и интернету. Думаю, мне и в голову не пришло бы целый вечер смотреть на каких-то незнакомцев и их застолье, но там были и речи, и развлечения. Лауреатам полагалось почетное место за длинным столом в центре грандиозного зала. Каждый из нас со своей парой входил в зал по шикарной лестнице и занимал место. Веру, сидевшую на несколько мест правее от меня, сопровождал немецкий вице-канцлер. Возглавляла процессию Ада, которую сопровождал король, а за ними шли королева и глава Нобелевского комитета. Следующим шел я, и мне компанию составила Виктория, кронпринцесса шведская. Она явно была любимицей прессы, поэтому, когда мы входили в зал, нас ослепило вспышками фотоаппаратов, и я едва видел ступеньки под ногами. Наконец все заняли свои места, и справа от меня оказалась Ада, а слева – принцесса и Том. Выяснилось, что принцесса некоторое время училась в Йеле, и мы с Томом поспрашивали ее об этом, однако разговор не получился таким легким, как общение с Адой, которая с иронией поддерживала наши общие темы.
Музыканты в исторических костюмах исполняли произведения эпохи Возрождения, и ближе к концу банкета каждая группа лауреатов должна была выбрать одного представителя, чтобы тот выступил с краткой речью. По традиции мы с Томом выдвинули Аду (как самую старшую). Она поведала о вызовах, с которыми ей пришлось столкнуться в начале работы (в Израиле ее кудри называли рибосомами), и о том, что белым медведям угрожают перемены климата, еще поблагодарила своего шофера за помощь на минувшей неделе, но ни разу не упомянула по имени ни Тома, ни меня.
После банкета, когда мы стали расходиться, я случайно наступил на длинный шлейф платья принцессы, но, как только мы приготовились идти, она это заметила и вытащила ткань у меня из-под ноги одним натренированным движением. Затем мы попрощались с членами королевской семьи. А вечер продолжался: мы танцевали, проводили время вместе и просто болтали. До самой ночи в Стокгольмском университете шли и другие мероприятия, запланированные после банкета. На следующий день на первых страницах сразу нескольких газет появились фотографии, где мы на нобелевском банкете сидим по бокам от принцессы. Было приятно видеть, что пресса уловила фундаментальную важность рибосом.
Вера и остальные мои гости уехали на следующий день. Я пропустил последний банкет, организованный Стокгольмским университетом, так как мне представилась гораздо более приятная альтернатива: Манс Эренберг пригласил меня и некоторых других исследователей рибосом на обед к себе домой, в Упсалу, после того как я выступил там с лекцией. После всех официальных событий этой недели я наконец-то смог расслабиться и отдохнуть в компании старых друзей, среди которых были и Андерс Лильяс, и Мария Зельмер, когда-то работавшая у меня постдоком, а теперь преподаватель в Упсале. На следующий день я прочитал еще одну лекцию в городе Лунд на юге Швеции – и внезапно все закончилось.
Глава 20
Наука продолжается
После визита в Стокгольм, где пришлось оказаться в центре всеобщего внимания, наступило полное расслабление, а в Кембридже уже стояла хмурая зима. Все это обернулось сильнейшим спадом. Я не мог отогнать воспоминаний о разговоре с Андерсом Лильясом много лет назад; тогда он сказал мне, что Нобелевская премия – как поцелуй смерти. После нее человека постоянно отвлекают, что хоронит его исследования, то есть ломает ту самую часть жизни, что обеспечила ему известность. Но в Стокгольме Гуннар фон Гейне дал мне ценный совет. Он сказал, что только от меня зависит, как мне прожить мою жизнь, но если я хочу продолжить научную работу, то мог бы довести до совершенства пример Рода Мак-Киннона, структурного биолога из Рокфеллеровского университета, моего хорошего знакомого. Род – ученый, работающий с крайней самоотдачей, и полученная Нобелевская премия не замедлила его исследования. Он продолжает делать важные достижения, не позволяя себе отвлекаться на неизбежные приглашения, следующие за премией. Я был намерен доказать неправоту Андерса, поэтому взялся следовать примеру Рода.
