Ненад Бан, ныне работающий в Высшей технической школе Цюриха, и Поуль Ниссен, вернувшийся в Орхус, сделали очень успешные карьеры и сегодня являются одними из ведущих структурных биологов своего поколения. Поуль занялся совершенно новой темой – стал исследовать, как ионы прокачиваются через клеточные мембраны, а Ненад продолжил работу в области структурной биологии, связанную с рибосомами, и, как и Джейми, стал одним из главных конкурентов моих сотрудников.
Первый состав моей лаборатории, приступивший к работе над 30S, уже распался: Бил работает в Калтехе, Дитлев вернулся в Орхус, а Эндрю – в LMB после долгой постдокторантуры в Калифорнийском университете Сан-Франциско. Все они очень преуспели в своих исследованиях. Роб защитил кандидатскую, а затем нашел работу в промышленности. Джеймс Огл отошел от исследований и занялся правовыми вопросами интеллектуальной собственности. После исследования того, как рибосома помогает тРНК распознавать верный кодон, все прочее, вероятно, кажется ему слишком скучным. Кстати, он одаренный скрипач и в свободное время занимается музыкой. Брайану была ненавистна перспектива потратить все время на преподавание, управление людьми и написание заявок на гранты. После долгой работы в промышленности (он был занят в компании по производству антибиотиков, основанной Томом и Питером, и там сдружился с Франсуа Франчески, бывшим коллегой Ады) он занял исследовательскую должность в университете штата Колорадо в Денвере. Недавно у него был годичный творческий отпуск, и он провел его в LMB, у меня в лаборатории, где изучал электронную микроскопию. Хотя это и напомнило мне давно минувшие дни, мы оба стали гораздо старше и, конечно, сильно изменились.
Многие из нас, кто возглавлял первые группы, занявшиеся исследованием структуры рибосом, по-прежнему довольно продуктивно работают, но никакими прорывными темами мы уже не занимаемся. Как максимум нашу работу можно назвать важной, но она привычная, как это часто бывает у людей на закате карьеры. Некоторые, получив Нобелевскую премию, пускаются в исследования в совершенно новой области, но зачастую она вводит людей в заблуждение: ты начинаешь считать себя гением и берешься за неподъемные проблемы, в решении которых у тебя нет никакого опыта. Те уникумы, кто выполнил новые и фундаментально важные исследования после Нобелевской премии (а что еще реже – получили вторую), наработали на первую, будучи еще достаточно молодыми, поэтому успели сделать фактически две полноценные карьеры.
Гонка за расшифровкой структуры рибосом поднимает общие вопросы о соперничестве и сотрудничестве. Как я уже писал выше, сотрудничество лучше всего удается тогда, когда люди хорошо знают друг друга, и им нравится работать вместе, либо когда они дополняют друг друга разноплановым опытом, чтобы взяться за проблему, с которой не справиться в одиночку. Также существуют важные крупномасштабные проекты такого порядка, как поиски бозона Хиггса или расшифровка генома человека, в которых участвуют сотни людей. Сегодня нагнетается большой идеологический пафос о важности сотрудничества, но истина такова, что ученые вступают в сотрудничество или соперничество, руководствуясь сугубо собственными интересами. Нет такого универсального правила, что сотрудничество – это всегда хорошо, а соперничество – всегда плохо. Сотрудничество обязывает иметь дело со множеством людей и лабораторий, справляться с бюрократией. Наука – это рынок идей, поэтому, как и в бизнесе, здоровая конкуренция стимулирует делать лучше. Следовательно, соперничество – благо для науки, хотя оно может и не нравиться ученым. Наука – не спорт, здесь различие между соперничеством и сотрудничеством не столь четкое. Даже при противоборстве ученые пользуются достижениями друг друга и, соответственно, сотрудничают.
Что еще кажется поразительным – после долгой борьбы несколько групп добились прогресса в исследовании рибосом почти одновременно. В естественных науках и математике такое происходит постоянно, даже в случае с открытиями, которые кажутся нам особенно великими и глубокими. Дифференциальное исчисление одновременно изобрели Ньютон и Лейбниц. Другой такой пример – открытие эволюции под действием естественного отбора, сделанное Дарвином и Уоллесом. Третий пример – две разные формулировки квантовой механики, предложенные Шрёдингером и Гейзенбергом. Наука никогда не возникает на пустом месте. Достижения совершаются, когда определенные идеи витают в воздухе, а степень понимания дисциплины и технологические достижения выходят на тот уровень, когда эти идеи уже можно разрабатывать. Тогда одному или нескольким людям удается заметить возможность для следующего прорыва чуть раньше других. В случае с рибосомами разработка синхротронов, современные рентгенографические детекторы, аномальное рассеяние, мощные компьютеры и графика, а также дешевые и вместительные жесткие диски – все это обеспечило важнейший вклад в успех, но ни одно из перечисленных изобретений не делалось именно для исследования рибосом.
Поэтому я не буду вести героическое повествование о науке. Просто некоторые из нас немного удачливее. Да, такая холодная аналитическая трактовка не слишком приятна с эмоциональной точки зрения. Человеку свойственно персонифицировать все, к чему он прикасается. Мы называем в честь людей теории и теоремы, открытия, лаборатории и даже элементы оборудования. Поэтому, даже если прорывы неизбежны, нам нравится чествовать тех, кто сделал первый шаг в неизвестное. А когда кто-нибудь вроде Ньютона или Эйнштейна оказывается гораздо дальновиднее современников, или Уотсон и Крик в одно касание открывают важнейшие свойства ДНК, которые ранее узнавались по крупицам, мы стремимся обессмертить таких людей.
Оглядываясь назад, я по-прежнему поражаюсь, что моя карьера все-таки сложилась, учитывая, сколько ложных целей и тупиковых путей у меня было. Начало вышло неброским. Как много раз я мог сорваться с края и исчезнуть из мира науки – и такой судьбы я избежал, лишь меняя путь или начиная все сначала. Кроме того, мне просто повезло, что в самые важные моменты мне попадались умные люди именно с теми наборами навыков, которые мне требовались, люди, готовые присоединиться к моей лаборатории. На пути к цели в критические моменты мне помогли родные, друзья и коллеги. История рибосом по-своему драматична, и нам было очень интересно участвовать в ней.
Благодарности
Эта книга никогда бы не состоялась без двух людей: моего агента Джона Брокмана, который загорелся идеей ее создания с первого же нашего разговора, и Алекса Ганна, много лет мотивировавшего меня ее написать. Благодарю моих редакторов Ти-Джея Келлехера и Эрика Хенни из издательства Basic Books, а также Сэма Картера из Oneworld, решивших рискнуть, зная, что я еще не писал книги. Они вытерпели мои первые черновики, направляли меня советами.
Благодарю тех, кто потрудился прочесть ранние версии рукописи, высказал ценные замечания, а во многих случаях подтвердил, что я верно вспомнил ключевые события: это Джульет Картер, Клэр Крейг, Марк Доннелли, Алекс Ганн, Стив Харрисон, Грэм Митчелл, Питер Мур, Кэрол Робинсон, Питер Розенталь, Сонг Тан и Стив Уайт, а также бывшие сотрудники моей лаборатории: Ребекка Вурхис, Лори Пассмор, Брайан Уимберли и Эндрю Картер. Я особенно благодарен Дженнифер Дудне, которая не только вычитала рукопись, но и написала к ней предисловие. Благодарю Пола Марджиотту за помощь с рисунками 2.1–2.5, 3.1, 3.2, 3.4, 14.2, 14.5, 17.1 и 17.2. Благодарю Ольгу Муршудову за сверку перевода русского издания.
