– Почему она сделала пластическую операцию? – спрашивает Джиджи. – Попала в аварию?
Джулиан кивает:
– Автокатастрофа. Врезалась в бетонную стену. Лицо сильно пострадало.
Я застыла в молчании. Образ Кассандры, мой образ, который вырисовывается у меня в мыслях, пугает.
– Как это случилось?
Джулиан колеблется:
– У нас еще будет время обо всем об этом поговорить.
Меня начинает мутить.
– Я что, нарочно это сделала? Вы хотите сказать, что я пыталась свести счеты с жизнью не один раз?
Провоцируя его, я закатываю вверх рукава и показываю свои руки.
– Да, но тебя удалось спасти.
– Что же тогда вы во мне нашли? – вырывается у меня.
Джулиан выглядит оторопевшим:
– О чем ты?
Я встаю, лицо горит от закипающего гнева.
– Да потому что я – безнадежный случай: депрессия, тревога, неустойчивая психика. Две попытки самоубийства! Есть во мне хоть что-то нормальное, для компенсации?
– Эдди! – вмешивается Джиджи.
Я смотрю на нее:
– Серьезно, что еще я могу подумать?
– Конечно, есть, – говорит Джулиан. – Ты самый любящий и нежный человек из всех, кого я встречал. Ты искренне заботишься о других. Ты чудесная мать, делаешь все для меня и дочки.
Не знаю, верить ли ему.
– Что мне нравится делать? Есть ли у меня увлечения?
Он кивает:
– Ты обожаешь готовить, читать, и ты фантастически фотографируешь. Но это ты и так знаешь.
Он поднимается, делает пробный шаг ко мне и протягивает руку.
– Можно я тебя просто обниму?
У него такой грустный взгляд, что я не могу сказать нет. Подхожу к нему, даю заключить себя в объятия. Он прикасается ко мне очень деликатно. Меня овевает запах сандалового дерева, и я замираю, вспоминая. Закрываю глаза. Я знаю этот одеколон. Мелькает картинка: я целую мужчину, его руки зарылись в мои волосы, а мои гладят его белокурые локоны. У меня снова кружится голова, в ушах шумит. Я отстраняюсь, падаю на стул и опускаю лицо к коленям.
– По-моему, ей нужно передохнуть, – говорит Джиджи.
– Да, конечно.
Эд прочищает горло.
– Давайте прогуляемся вместе, – предлагает он Джулиану, – оставим их ненадолго?
Когда дверь за ними закрывается, я говорю Джиджи:
– Это так странно, что он рассказывает мне обо мне же. Я не чувствую ничего знакомого в той женщине, которую он описывает.
Провожу рукой по волосам.
– И не хочу становиться той женщиной.
Джиджи смотрит на меня сурово:
– А теперь слушай меня. Даже если ты не вспомнишь, ты не превратишься в незнакомку. Ты – это ты. Твоя жизнь в последние два года изменила тебя. Если тебе не нравится, какой женщиной ты была, не нужно ею становиться. И ты не должна возвращаться в Бостон. Можешь остаться с нами. Ты и здесь можешь найти врача, который поможет тебе восстановить память.
– Нет. У меня же есть дочь. Я должна вернуться, – делаю паузу. – И потом, мне кажется, я вспомнила его, когда он меня обнял.
Она поднимает бровь.
– Это было приятное воспоминание.
– Ну и хорошо. Это положительный знак, тебе не кажется?
– Наверное.
– В любом случае, знай, ты всегда можешь вернуться сюда. Я хочу, чтобы ты каждый день со мной созванивалась и говорила, как у тебя дела. Я должна знать, что ты в безопасности.
Я киваю. Но физическая безопасность меня не беспокоит, беспокоит другое: что меня ждет, когда таинственный узор моей памяти наконец будет прочитан?
32. Джулиан
Джулиан погрузил чемоданы Кассандры в багажник и уселся за руль. Прощание с Эдом и Джиджи вышло очень эмоциональным. Теперь они тронулись в путь, и Джулиан чувствовал облегчение оттого, что они наконец остались наедине. Ему не терпелось ускользнуть от их пытливых взглядов и начать восстанавливать отношения с Кассандрой по собственному разумению.
– Там сзади сумка-холодильник, в ней несколько банок малиновой газировки, а еще батончики мюсли и пакетики с миндалем.
Он захватил с собой то, чем она любила перекусить, по крайней мере, когда-то любила.
– Спасибо, я не голодна, – ответила она, не поворачивая головы.
Дальше они ехали в молчании, которое он решил не нарушать в надежде, что со временем неловкость рассеется. Он включил радио, и машину заполнили звуки классической музыки.
– Это «Сириус», но если ты хочешь послушать что-то другое, смени канал.
– Пусть будет этот, – сказала она, глядя в окно.
Он поборол желание продолжить разговор, чтобы вытянуть из нее ответную реакцию. Пока машина пожирала километры, он думал, что будет, когда они доедут до дома. Конечно, он предложит ей комнату для гостей. Как бы ни хотелось ему, чтобы она сразу почувствовала себя как дома и снова водворилась в их спальне, он знал – ей потребуется время.
– Как мы познакомились? – спросила она, повернувшись к нему лицом.
– Представь себе, в аэропорту О’Хара. Мы оба ждали рейса на Бостон. Ты ездила на стажировку в Чикаго и как раз возвращалась домой. Я навещал отца в Аризоне и тоже летел домой.
Он помолчал.
– К сожалению, его уже нет на свете.
– Мне жаль. А ваша мать жива?
– Нет, она умерла давно. Боюсь, что кроме друг друга и Валентины у нас родных не осталось.
Он чувствовал на себе ее взгляд. Казалось, она обдумывает новую информацию.
– Наверное, вам было очень одиноко, когда я ушла.
Он с благодарностью отметил, что, по крайней мере, она ему сочувствует.
– Ты и представить себе не можешь насколько.
Она снова умолкла, и, мельком взглянув вправо, он увидел, что она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. «О чем ты думаешь?» – хотел сказать он, но было ясно, что ее это только оттолкнет. Следующие полчаса они ехали в молчании. Он уже засомневался в правильности своего решения возвращаться на машине вместо самолета, когда Кассандра снова повернула к нему голову.
– Вы сказали, что я ездила в Чикаго на стажировку. Кем я работала, когда с вами познакомилась?
– Ты работала в торговом центре, ассистентом менеджера по закупкам. Стажировалась для того, чтобы получить место своего начальника, но по-настоящему мечтала стать профессиональным фотографом.
Джулиан на секунду оторвал взгляд от дороги и улыбнулся:
– Но когда родилась Валентина, ты уже хотела только одного – быть мамой.
