– Ты слишком строга к себе, – говорит Кент. – На общественном радио любят уникальные голоса. Сара Вауэлл, Старли Кайн
[11]. Поразительно, но есть люди, которым не нравится даже Айра Гласс. И ты ведь хочешь быть в эфире. – Он говорит это, будто знает, с какой тоской я смотрю на Палому во время «Звуков Пьюджет».
– Ну… да, – говорю я. – Но не важно, чего хочу я. – Или важно? Я уже не уверена.
Я все еще не могу поверить, что мы говорим об этом. Что мы обсуждаем мою – и Доминика, из всех людей – кандидатуру в качестве ведущей на шоу об отношениях, которых у нас никогда не было. Вчера я, должно быть, провалилась в альтернативную реальность: сначала собеседование, которое, как уверенно заявляет мне Амина, не приведет к получению работы, затем помолвка мамы, а теперь – выдуманные отношения и фальшивое расставание с новой звездой Тихоокеанского общественного радио. Того и гляди воскреснет Карл Кэссел
[12] и оставит мне сообщение на автоответчике.
– Простите, я совсем запутался, – говорит Доминик, и он так расстроен, что я, как ни странно, испытываю к нему сочувствие. Оно размером с Пало́мино семечко чиа. – Мэр ушел в отставку. И вы после репортажа такого уровня хотите снять меня с новостей ради какого-то второсортного шоу?
– Никто и не отрицает, что ты замечательно справился. – Кент отпивает чай. – Но это только один материал, а на нем далеко не уедешь. Быть репортером тяжело. Расследования чудовищно выматывают. Думаешь, сможешь поставлять подобный материал один за другим?
Доминик упирается локтями в колени и смотрит в пол; румянец медленно проступает на щеках, и на лице возникает новое чувство: стыд. Он хочет, чтобы Кент поверил в него – он привык к этому с самого начала. Тут я вспоминаю, насколько он молод. Магистратура длилась лишь год – должно быть, ему всего-навсего двадцать три.
Кент сочувственно улыбается, как бы пытаясь спасти Доминика от перегрева.
– Вчера люди были от тебя в восторге, Доминик, – говорит он. Это признак отличного менеджера: когда он чего-нибудь хочет, Кент точно знает, как нас умаслить – даже если сперва ради этого нужно нажать на больные места. – И от тебя они тоже будут в восторге, Шай. Им просто нужно узнать вас поближе. Не хотелось мне это говорить при всех – пока еще рано, – но… – Он медленно и размеренно выдыхает. – Грядут сокращения. Говорю это скрепя сердце, правда.
Сокращения. Вес этого слова приковывает меня к креслу. Он говорит о новой сетке передач, в то время как они уже запланировали сокращения?
– Черт, – говорит Доминик, и я с прищуром смотрю на Кента.
– То есть совещание было, по сути, возможностью для нас побороться за свои места? – спрашиваю я. – Без какого-либо предупреждения?
– И, к счастью для вас, вы, вполне вероятно, сумели сохранить свои места.
– К счастью для нас, – бормочет Доминик себе под нос. – Как же.
– Что насчет «Звуков Пьюджет»? – спрашиваю я. У меня перед глазами мелькают диаграммы. Я заранее знаю ответ; Кент мог бы с тем же успехом толкнуть стол мне в грудь. Я только сейчас поняла, что ради новой передачи придется прикончить Пало́мину.
– Мне очень жаль, Шай. Цифры не врут. У этого шоу самые низкие рейтинги, и нам придется его закрыть. Мне жаль это делать. Совет настаивал на этом несколько месяцев, и у меня связаны руки. Я собирался рассказать вам об этом с Паломой завтра.
– Что с ней будет?
– Ей предложат очень щедрую компенсацию, – говорит Кент. – Ужасно, что приходится так поступать. Терпеть не могу сокращения. Самая ужасная часть моей работы. Но неизбежная. – Его лицо светлеет. – Если вы согласитесь, я сделаю все что в моих силах, чтобы вы были счастливы. Вы даже сможете сами выбрать себе продюсера.
– Рути, – немедленно отвечаю я. – Это она придумала название.
– Отлично. Мне не хотелось ее увольнять, она славная. Хотите Рути – она ваша.
Доминик встает, вытягиваясь в полный рост.
– Совет директоров на это не подпишется.
– Я обо всем позабочусь, – говорит Кент. – Мне нужен ваш ответ к следующей пятнице – или я выдам вам обоим письма с блестящими рекомендациями и вы приступите к работе над своими резюме. – Его взгляд останавливается на Доминике. – Потому что несколько репортеров мне тоже придется сократить.
Доминик резко выдыхает, как после удара под дых. Я хочу ему посочувствовать. Я хочу посочувствовать Паломе и каждому, кто потеряет свою работу. Честное слово, хочу, но…
«Люди будут от тебя в восторге, Шай», – сказал Кент.
Они прислушаются.
Ко мне.
– Забудьте, – говорит Доминик, направляясь к двери с окаменевшими плечами. – Я в этом участвовать не буду.
5
Я провожу кисточкой по холсту и скептически перевожу взгляд с фотографии яблоневого сада на собственную живописную версию. Пара красных клякс, пара зеленых. Прямо скажем, не шедевр.
– А потом он, по сути, дал вам понять, что вы потеряете работу, если не станете ведущими? – спрашивает Амина, окуная кисточку в зеленую краску.
– Да. Жесть, правда?
Она низко присвистывает.
– Не просто жесть, а граничит с нарушением закона. Я должна обсудить это с друзьями из отдела кадров.
Мы на «Залейся краской» – ежемесячном вечере рисования в местном винном баре. Мы уже давно ходим сюда после работы, чтобы расслабиться, но у Амины получается гораздо лучше – я же, наоборот, увеличиваю уровень стресса. Парочка посредственных пейзажей с деревьями все-таки заняла место в комнате для гостей. Но кто ко мне приедет? Почему у меня вообще есть гостевая комната? Все, кого я знаю, живут в Сиэтле, но я просто не смогла придумать, что мне делать с третьей спальней.
– Все не совсем так, – настаиваю я. – Просто он правда волнуется за станцию. Но это в любом случае не важно, потому что Доминик отказался участвовать. – А это значит, что если он не передумает в течение десяти дней, то мы оба останемся без работы.
– Отстой. Мне очень жаль.
Я еще не успела по-настоящему осознать, что нас ждут сокращения. С момента встречи с Кентом прошло всего несколько часов, и я, наверное, еще цепляюсь за «Экс-просвет» как за спасательный круг. Мой шанс выйти в эфир и заняться чем-то новым, волнующим и принципиально незнакомым – в руках человека, который ясно дал понять, что не слишком-то меня жалует. И это чувство взаимно, но я бы перетерпела, если бы мне дали собственную передачу.
