Еще раз последовало напряженное молчание.
– Продолжайте, – опять сказал ехидный голос.
Когда все внезапно замолчали, Марлин Марлоу поняла, что дала
им информацию, которой раньше у них не было, что все специально подстроено.
– Я не собираюсь вам больше ничего рассказывать, – заявила
она.
– Интересно, – опять послышался ехидный голос. – Она сама
себя сажает в ловушку, признается, что оказалась в комнате с убитой и
находилась там, когда совершалось преступление, а затем заявляет, что не хочет
это с нами обсуждать. Наши желания расходятся.
– Меня не было там в это время!
– Нет, была, дорогуша. Не пытайтесь теперь врать. Уже
слишком поздно.
– Я говорю вам, что нет!
– Да, вы утверждаете, что пришли позднее. А куда вы спрятали
нож?
– Я ничего не знаю ни о каких ножах. Я не имею никакого
отношению к убийству. Я…
– Итак, вы позвонили Перри Мейсону, – прервал сержант
Голкомб. – А что сделал он?
– Я уже сказала вам, что больше ничего говорить не
собираюсь. Если вы хотите получить от меня заявление, то я настаиваю, чтобы
присутствовал мой адвокат.
– Нет смысла запирать конюшню, когда лошадь уже украдена, –
снова послышался голос Голкомба. – Вы признались, что были там, позвонили Перри
Мейсону и уговорили его прийти. Ну и что вы вдвоем напридумывали? Как Мейсону
удалось вас оттуда вывести?
– Я не собираюсь ничего больше говорить.
– Вы утверждаете, что позвонили Мейсону. А почему же тогда
на телефонной трубке не осталось ваших отпечатков?
Марлин Марлоу плотно сжала губы.
Со всех сторон сыпались вопросы. Ее глаза устали от
безжалостного яркого света. Уши болели от слов, раздражающих барабанные
перепонки. Нервы были напряжены до предела после полученной встряски. Ей хотелось
сжаться в комок, словно на нее обрушился град ударов.
– А что вы скажете насчет письма от Розы Килинг? Что вы с
ним сделали? Почему вы его уничтожили? Кто вам посоветовал его уничтожить?
Она пыталась сохранять внешнее спокойствие.
– Хватит молчать, – снова обратился к ней Голкомб. – Давайте
выкладывайте все остальное. Вы же знали, что, если она изменит свои показания,
вам не видать наследства. Чтобы она не смогла этого сделать, вам оставалось
только одно – убить ее.
– Да, – подтвердил ехидный голос. – В этом случае вы смогли
бы воспользоваться ее показаниями во время первого слушания дела по утверждению
завещания.
Марлин Марлоу продолжала молчать.
– Обратите внимание, что она этого не отрицает, – издевался
голос. – Мы обвинили ее в убийстве, и она этого не отрицает. Запомните это.
– Я отрицаю! – закричала Марлин.
– Да? Мы думали, вы прекратили говорить.
– Я отрицаю, что убила ее.
– Но признаете, что находились в квартире, когда Роза Килинг
уже была мертва, и не поставили об этом в известность полицию?
– Я…
Она внезапно поняла, что ее опять хотят загнать в ловушку и
заставить сделать еще какое-либо признание, и снова сжала губы.
– Продолжайте, – подбадривал сержант Голкомб. – Выкладывайте
все до конца.
Она молчала, содрогаясь внутри, но стараясь внешне сохранять
спокойствие.
– Хорошо, – сказал сержант Голкомб. – Впустите фотографов из
газет.
Открыли дверь. В комнате появилась масса людей. Кто-то
обратился к Марлин Марлоу:
– Подними чуть-чуть голову, Марлин.
Замелькали вспышки, но ее глаза уже привыкли к яркому свету,
так что она практически не обращала на них внимания.
Вспышки следовали одна за другой. Фотографы пытались сделать
снимки с разных ракурсов, затем к ней обратился один из репортеров:
– Не хотите ли сделать заявление, мисс Марлоу? Это
возможность донести до читателей ваши слова.
– Никаких заявлений, – сказала Марлин.
– Не упрямьтесь, мисс Марлоу. Вы ведете себя глупо. Такое
поведение вам только навредит. От общественного мнения много зависит, а оно, в
свою очередь, здорово полагается на первое впечатление. Пусть читатели узнают
вашу версию в самом начале. Посмотрите, сколько убийств совершается женщинами,
которым потом удается выкрутиться. Они с самого начала доверяли читателям
газет.
– Никаких заявлений, – повторила Марлин.
Они осаждали ее еще минут пять, используя всякие уловки,
чтобы заставить говорить.
Они сделали несколько снимков и ушли.
За нее снова взялась полиция, но к этому времени Марлин
Марлоу уже настолько устала, что только повторяла, как автомат:
– Никаких заявлений… Никаких заявлений… Я не стану ничего
говорить без своего адвоката… Я требую, чтобы вы позвали моего адвоката.
Они напоминали свору лающих собак. Ей хотелось бежать, если
бы только кто-то указал куда…
Открылась дверь. Марлин увидела, что в проходе стоит высокая
фигура.
– Что все это значит? – спросил тихий мужской голос.
– Пытаемся получить заявление у мисс Марлоу, – ответил
сержант Голкомб.
– Каким образом?
– Задаем ей вопросы. Мы…
– Выключите этот свет! – приказал лейтенант Трэгг. – Причем
немедленно!
Щелкнул выключатель, и усталые, до боли перенапрягшиеся
глаза Марлин Марлоу наконец смогли расслабиться, когда яркий свет перестал бить
ей прямо в мозг.
– Я послал сюда мисс Марлоу для допроса, – рассерженно
сказал лейтенант Трэгг. – Но я не имел в виду, что вы должны ее запугивать и
угрожать ей. Она просто свидетельница.
– Свидетельница, черт побери! – воскликнул сержант Голкомб.
– Я не хочу показывать вам неуважение, господин лейтенант, но она призналась,
что находилась в квартире примерно в то время, когда было совершено убийство.
Она утверждает, что Роза Килинг уже была мертва, но не может доказать свои
слова. Затем она позвонила Перри Мейсону, уговорила его прийти, а он, очевидно,
все подстроил таким образом, чтобы она смогла исчезнуть со сцены. Она призналась,
что звонила из квартиры Розы Килинг. Вспомните, на телефонной трубке ее
отпечатков не оказалось, только отпечатки Мейсона. Трубку явно как следует
протерли.
– Тем не менее, – злобно заявил Трэгг, – я не позволю
унижать мисс Марлоу. Мы не инквизиторы. Пожалуйста, господа, возвращайтесь на
свои рабочие места. Я подготовил для вас всех задания. Выполняйте. Попытайтесь
собрать доказательства при помощи головы или ног, а не глотки.
