Она покачала головой.
– Поди узнай, чего он хочет. Вот увидишь, он скажет, что через месяц отправит меня к тётке. Вот увидишь!
Рене, нахмурившись, пошёл в кабинет. С тех нор как Маргарита перестала изображать из себя примерного ребёнка и превратилась в живую девочку, его жизнь значительно осложнилась. Что же касается отца, то мумии мумиями, но о Маргарите необходимо подумать сейчас же, и она совсем не похожа на мумию.
– Садись, – сказал маркиз, с улыбкой взглянув на сына. – Что с тобой? Что-нибудь случилось?
– Ничего.
– Нам пора поговорить о твоём будущем. Ты думал о том, чем бы ты хотел заняться? Учиться дальше или остаться здесь и заниматься хозяйством вместе с Анри? Тебе, конечно, известно, что мы очень бедны, но если ты захочешь поехать в Париж и поступить в Сорбонну, это можно будет устроить.
Рене сидел, хмуро уставясь в пол. Затем он поднял глаза.
– Если я поеду в Париж, вы оставите девочку здесь или отошлёте обратно к тётке?
– Маргариту? Я ещё не решил. Во всяком случае, я, конечно, постараюсь сделать так, чтобы ей было хорошо. Но это мы обсудим потом. Сначала я хочу поговорить о тебе. Есть у тебя к чему-нибудь склонность?
– Да, сударь. Но всё зависит от того, что будет с Маргаритой. Я не могу ехать в Париж, если её ушлют в Аваллон и законопатят там на всю жизнь.
– Хорошо, давай начнём с неё. Как ты считаешь, ей действительно было плохо в Аваллоне или это все только капризы? Я хотел бы слышать твоё откровенное мнение.
Рене в мучительном смущении стал теребить пуговицу, не находя слов.
– Ей… ей всё время приходится быть такой примерной… – начал он и вдруг сердито выпалил: – Что правда, то правда! Эта сестра Луиза вечно пристаёт с поцелуями. А тут ещё отец Жозеф со своими наставлениями!.. А что может поделать девочка, да если у неё ещё больная нога…
Он замолк.
– Так, – сказал маркиз. – Спасибо. Во всяком случае, мы избавимся от отца Жозефа и сестры Луизы. Может быть, тётя Анжелика согласится переехать сюда и пожить с нами несколько лет. – Он со вздохом взглянул на свои книжные полки. – Посмотрим, что можно будет сделать. Теперь поговорим о тебе. Так что же тебе хотелось бы изучать?
Рене совсем смутился и еле выговорил:
– Я… мне нравится география… если вам всё равно, сударь.
– Она, кажется, хорошо давалась тебе в школе? Ты думаешь участвовать в экспедициях или хочешь преподавать географию?
– Я… я не знаю. Как придётся, только чтобы это было связано с наукой.
– Мальчуганом ты всегда что-нибудь мастерил и хорошо разбирался в машинах. Тебя это больше не интересует?
– Интересует; я люблю всё, что можно самому сделать или самому узнать. А древние языки мне совсем не даются – там все больше пустые разговоры.
– Но больше всего тебе нравится география? Ты в этом совершенно уверен?
– Да.
– И ты будешь рад поехать в Сорбонну, если тебе не придётся волноваться за сестру?
– Конечно! Только это, наверно, дорого? Анри ведь не поехал учиться в Париж? Как-то несправедливо.
– Он сам не захотел. Я предложил ему тот же выбор, и он ответил, что предпочитает заниматься хозяйством. Так что у тебя нет никаких оснований отказываться. Мне, конечно, придётся продать часть земли, но я готов это сделать. Не огорчайся, и я и Анри считаем, что ты имеешь на это полное право. Значит, решено – осенью ты отправляешься в Париж. Если, конечно… – Маркиз запнулся, потом неохотно взял лежавшее перед ним письмо.
– Я должен тебе сказать, что три недели назад получил письмо, в котором содержится предложение, касающееся тебя. Если ты захочешь его принять, я не стану тебя отговаривать. Оно от твоего дяди. Он предлагает…
– Да, я знаю, – усыновить меня и послать в Кембридж вместе с Фрэнком.
Маркиз удивлённо посмотрел на сына.
– Разве он с тобой об этом говорил? Из его письма я понял, что ты ещё ничего не знаешь.
– Я и не знал, пока на прошлой неделе не получил от него письма.
Маркиз помолчал, обдумывая услышанное. Анри всегда считал адресованные ему письма их общим достоянием.
– Вот как? По-видимому, он написал тебе после того, как получил моё письмо. Я ему ответил, что сначала хочу узнать твоё мнение. Что он тебе пишет?
– Да насчёт того, что я хочу стать географом. Он, конечно, знал, что мне нравится география, а старик Фаззи – это наш учитель географии – давно твердил ему, что мне следует заняться ею всерьёз. Он пишет, чтобы я не беспокоился о деньгах, – если будет нужно, он пошлёт меня в Кембридж на свои средства. Я ему страшно благодарен.
– Ты ему ещё не ответил?
– Ответил, в воскресенье. Я написал, что не могу вернуться в Англию.
– Так решительно? – маркиз поднял брови. Рене опять нахмурился и опустил глаза.
– Как же я уеду? Что тогда будет с Маргаритой? Она все глаза выплачет.
– Очень возможно. Что касается меня, хотя я и не стал бы плакать – я не привык плакать, – но, если хочешь знать, я очень рад, что ты отказался…
– Отец… простите меня, отец! Мне надо было сначала спросить вас.
– Ничего подобного, мой мальчик, ничего подобного. Ты вполне способен устраивать свою жизнь по-своему… да, кажется, и мою тоже. Ну что же, решено? Сорбонна и география.
– Спасибо, сударь. Я… большое спасибо. Рене встал, пожал отцу руку и направился к двери. На пороге он остановился.
– Отец…
Маркиз, уже углубившийся в свои рукописи, рассеянно спросил:
– Что, Рене?
– Знаете… Маргарите… страшно приятно, когда вы на неё обращаете внимание. Только она вас немного боится, она такая глупенькая…
Он выскочил из комнаты. Маркиз сидел, глядя на закрывшуюся дверь.
– Моя дочь, кажется, пошла в меня, – сказал он, возвращаясь к своим бумагам. – Я ведь тоже глуповат.
Ещё несколько дней продолжались развлечения; но однажды утром, после купанья, Рене вошёл к сестре и застал её в слезах,
– Ромашка! – воскликнул он. – В чём дело? Ответа не последовало. Девочка дрожала всем телом. Из соседней комнаты вышла Розина и приложила палец к губам. Рене на цыпочках подошёл к ней, не выпуская из рук огромную охапку водяных лилий.
– Что случилось, Розина?
– Барышня, кажется, заболела. У неё жар и, наверно, очень болит ножка, она не даёт к ней притронуться.
Несколько секунд Рене не двигался, потом жестом попросил Розину выйти и на цыпочках подошёл к постели.
– Ромашка, тебе нехорошо? Посмотри, вот лилии, которые ты просила.
– Не трогай! Не трогай одеяла! У меня болит нога…
