Иногда ему удавалось увидеть Касси. Иногда его зачем-нибудь звали в дом, и тогда ему случалось встретить и Эмелину, осунувшуюся и бледную. Но ему не удавалось поговорить с ними, да и до разговоров ли было!
Однажды вечером, утомленный и измученный, он сидел около догорающих углей, на которых варился его жалкий ужин. Он подбросил в огонь немного хворосту. Вдруг чей-то грубый хохот заставил его поднять голову. Рядом с ним стоял Легри.
— Ну как, старик, понял наконец, что напрасно упорствовать? Я так и знал, что в конце концов вобью это в твою баранью башку!
Эта насмешка причинила Тому более острое страдание, чем голод, холод и все перенесенные лишения. Он промолчал.
— Ты дурак! — продолжал Легри. — У меня, когда я купил тебя, были на твой счет самые добрые намерения. Ты мог бы занять здесь гораздо лучшее положение, чем Квимбо или Сэмбо. Жилось бы тебе неплохо. Вместо того чтобы каждый день или через день терпеть порку, ты порол бы других. Ты бы повсюду свободно разгуливал, а иногда мог бы согреться стаканом пунша или виски. Скажи сам, разве это не было бы благоразумнее с твоей стороны? Послушайся меня: брось все свои глупости и подчинись.
— Никогда, никогда этого не будет! — с жаром воскликнул Том.
— Ты же видишь, к чему тебя привело упрямство, — сказал Легри. — Лучше быть моим верным слугой. Я кое-что да значу и могу сделать все, что захочу!
— Нет, мастер, нет, — сказал Том. — Я останусь верен своей совести и по вашему пути не пойду.
— Значит, ты просто болван, — произнес Легри, презрительно плюнув прямо на него и оттолкнув его ногой. — Все равно я заставлю тебя покориться. Увидишь!
Легри удалился.
Долго еще сидел Том у угасшего костра. Когда он поднялся, путь его был ясен для него.
Бледный свет утра призвал невольников на работу. Среди этих несчастных, шагавших нетвердой поступью, подавленных и слабых, лишь один шел с высоко поднятой головой. Ах, Легри, пробуй теперь свои силы, спеши! Ведь горе, унижения, обиды, потеря всего дорогого лишь ускорят его вступление на путь, где его ждет конец всех страданий, полный покой. С этой ночи кончились его колебания между надеждой и безнадежностью, исчезли страх и сомнения.
Перемена, происшедшая в нем, не могла ускользнуть от окружающих. К нему вернулись веселость и жизнерадостность, которых не могли уже нарушить ни издевательства, ни оскорбления.
— Что с этим проклятым Томом? — спрашивал Легри своих приспешников. — Всего несколько дней тому назад он был убит и подавлен, а сейчас весел, как птица!
— Кто его знает, мастер! Может быть, собирается бежать?
— Пусть попробует, — с злорадной усмешкой сказал Легри. — Как ты думаешь, Сэмбо? Пусть-ка попробует!
— Хи-хи-хи, вот бы ловко! — подобострастно захихикал подлый палач. — Вот-то забавно будет поглядеть, как он начнет вязнуть в болоте, прорываться сквозь заросли! А собаки, собаки следом за ним! Смеху-то будет, как в тот раз, когда мы изловили Молли! Я думал, собаки разорвут ее раньше, чем я успею их остановить. У нее до сих пор остались следы их укусов.
— И останутся до самой смерти, — сказал Легри. — Только не прозевай, Сэмбо! Если негр соберется бежать, хватай его!
— Положитесь на меня, мастер, — ответил Сэмбо. — Я уж поймаю зайца, будьте спокойны!
Разговор этот произошел в ту минуту, когда Легри садился на лошадь, собираясь съездить в город.
Возвращаясь ночью домой, он решил сделать круг и заглянуть в поселок.
Ночь была необычно хороша. Светила луна. Удлиненные тени прекрасных китайских деревьев ложились на дорожки. Кругом была глубокая, торжественная тишина.
Подъезжая к поселку, Легри услышал пение. Редко можно было слышать пение в этих местах! Легри остановил коня и прислушался. Мягко звучал чей-то тенор:
Не боюсь страны я искушений,
И даже ад не страшен мне…
Найду я в правде утешенье,
Покой найду я в вечном сне…
— Черт, — проворчал Легри, — неужели он верит этому? Неужели верит в какую-то там правду? Сюда, негр! — заорал он, замахиваясь хлыстом. — Как ты смеешь болтаться здесь, когда тебе полагается спать? Заткни свою гнусную черную глотку и убирайся к себе.
— Хорошо, мастер, — произнес Том предупредительно и, повернувшись, собрался войти в хижину.
Спокойное выражение лица Тома привело Легри в ярость. Он подъехал к негру, и на плечи и на голову Тома посыпался град ударов.
— Вот тебе, пес! Ты и теперь все так же ничего не боишься?
Но удары причиняли лишь внешнюю боль, они не терзали сердца, как прежде. Том был все так же спокоен и послушен, и Легри чувствовал, как власть над этим человеком ускользает от него.
Когда Том скрылся в хижине, Легри резко повернул лошадь и поскакал к дому.
Душа Тома была переполнена теплом и жалостью к несчастным, окружавшим его. Ему казалось, что для него самого миновало время тоски и горя, и он стремился по дороге в поле или на обратном пути в поселок подбодрить добрым словом слабых и отчаявшихся. Эти отупевшие от страданий люди не могли понять такого поведения Тома, но его заботливость и доброта, не иссякавшие, несмотря ни на что, на протяжении долгих недель и месяцев, заставили зазвучать в их сердцах самые сокровенные струны. Постепенно этот странный, молчаливый человек, всегда терпеливый, готовый помочь другому и не требующий помощи для себя, уступавший в холодные ночи свое жалкое одеяло какой-нибудь больной женщине, а в поле подкладывавший свой хлопок в корзину более слабого, рискуя навлечь на себя гнев надсмотрщиков, — этот человек постепенно завоевал среди своих товарищей по несчастью огромное влияние. Когда горячка в поле несколько улеглась, по воскресеньям невольники собирались вокруг Тома, внимательно слушая его рассказы. Они нередко советовались с ним о своих житейских делах. Но Легри злобно разгонял такие сборища.
Даже Касси, встречаясь с Томом, обретала некоторый покой. Доведенная до отчаяния, раздраженная страданиями, искалечившими ее жизнь, Касси задумала отомстить за все ужасы, свидетельницей или жертвой которых ей пришлось быть за годы жизни у Легри.
Однажды ночью, когда в хижине Тома все спали, легкий шорох разбудил его. В отверстии, заменявшем окно, показалось лицо Касси. Молчаливым жестом она позвала его.
Том вышел.
Стояла тихая ночь. Все кругом было залито лунным светом. Лицо Касси поразило Тома: ее глаза горели каким-то странным огнем.
— Подойди сюда, дядя Том, — прошептала она, положив руку на его плечо. — Подойди сюда… я хочу тебе сообщить кое-что.
— В чем дело, миссис Касси? — проговорил Том с волнением.
— Том, хочешь ты стать свободным?
— Я буду свободен, миссис, когда настанет время.
— Ты можешь освободиться сегодня же ночью! — И снова по лицу Касси словно полыхнула молния. — Идем!
