Уже наступила весна, река вздулась и рвалась вперед. Огромные ледяные глыбы неслись по мутным волнам.
Со стороны Кентукки берег далеко вдавался в воду, а на противоположной стороне, в изгибе реки, лед задерживался и, громоздясь, закрывал весь узкий проток, образуя как бы огромный волнистый движущийся плот, загораживающий всю реку и доходящий почти до самого кентуккийского берега. Элиза на мгновение остановилась и с первого же взгляда оценила всю трудность положения. Ясно было, что паро́м при таких условиях не ходит. Она направилась к небольшой таверне на берегу, чтобы узнать, как обстоит дело с перевозом.
Хозяйка, занятая приготовлением ужина, сразу же обернулась, услышав печальный и мягкий голос Элизы.
— Нет ли здесь лодки, на которой можно было бы переправиться в Б.? — спросила она.
— Нет, лодки еще не ходят, — ответила женщина.
Отчаяние, отразившееся на лице Элизы, поразило хозяйку.
— Вам необходимо переправиться? — спросила она. — Кто-нибудь заболел? Вы как будто очень волнуетесь?
— У меня там ребенок, он в большой опасности, — проговорила Элиза. — Я узнала об этом только вчера вечером и сегодня прошла пешком большое расстояние, надеясь попасть на паро́м.
— Какая неудача, — сказала женщина, в которой заговорили материнские чувства. — Мне вас очень жаль!.. Соломон! — крикнула она в окошко в сторону маленького сарайчика, стоявшего во дворе.
В дверях сарая показался человек в кожаном фартуке.
— Скажи-ка, Сол, — обратилась к нему хозяйка, — сосед ведь, кажется, собирался сегодня ночью перевезти на тот берег бочки, не так ли?
— Он сказал, что попытается, если только будет возможно, — ответил Соломон.
— Один человек собирается сегодня ночью, если удастся, переправить на тот берег товар, — пояснила хозяйка. — Он зайдет сюда поужинать. Вам лучше всего подождать его. Какой хорошенький мальчик, — продолжала она, протягивая ему пирожок. Но ребенок, измученный усталостью, в ответ только заплакал.
— Мальчик не привык много ходить, — сказала Элиза. — Он переутомился.
— Внесите его сюда, — проговорила женщина, открывая дверь в маленькую комнату, где стояла удобная кровать.
Элиза уложила усталого ребенка и держала его ручки в своих руках, пока он не заснул. Для нее самой не могло быть покоя. Мысль о преследователях безжалостно гнала ее вперед, и она не могла отвести тоскующих глаз от бурлящих вод, отделявших ее от свободы.
Теперь мы на некоторое время покинем Элизу и обратимся к ее преследователям.
Хотя миссис Шельби и обещала, что обед будет подан немедленно, но ряд причин задержал выполнение этого обещания. Приказание миссис Шельби, данное в присутствии мистера Хеллея, было передано тетушке Хлое по меньшей мере дюжиной юных гонцов, но почтенная повариха только пробормотала что-то нечленораздельное, покачала головой и продолжала выполнять свои обязанности с величайшим спокойствием и тщательностью.
Среди слуг царила уверенность, что миссис не очень-то будет гневаться за промедление, и просто удивительно, сколько неожиданных происшествий сразу же стали замедлять ход дела.
Какой-то незадачливый поваренок пролил подливку, приготовленную к жаркому, другой споткнулся, неся воду, и вынужден был вторично отправиться к водокачке, у третьего из рук выскользнула тарелка с маслом. Время от времени в кухне появлялся какой-нибудь вестник, сообщавший, что Хеллей от нетерпения не в силах усидеть на месте и ежеминутно подбегает к окну или выскакивает в переднюю.
— Так ему и надо! — проворчала тетушка Хлоя.
— Он, наверно, попадет в ад! — воскликнул маленький Джек.
— Он это заслужил, — с гневом проговорила тетушка Хлоя. — Он разбил много, много сердец, и они взывают к мщению. И поверьте, поверьте, он будет наказан!
Все, раскрыв рот, прислушивались к словам тетушки Хлои. Обед был уже благополучно подан на стол, и в кухне оставалось достаточно времени для разговоров.
— Он вечно будет гореть в аду, не правда ли? — спросил Энди.
— Посмотрел бы я, как он горит! — воскликнул маленький Джек.
— Дети мои! — раздался голос, при звуке которого все вздрогнули. То был голос дяди Тома. Он вошел незамеченным и слышал весь разговор.
— Дети мои, — повторил он. — Вы сами не понимаете, что́ говорите. Вечность — страшное слово, страшно даже вообразить ее себе. Вечных мучений нельзя желать ни одному человеческому существу.
— Никому не пожелаем, кроме торговцев людьми, — ответил Энди. — А им это следует пожелать! Они такие негодяи.
— Да разве не восстает против них сама природа! — воскликнула тетушка Хлоя. — Разве они не отрывают младенца от груди матери? Не уводят разве силой маленьких детишек, которые с плачем цепляются за платья своих матерей? Не разлучают они разве мужа с женой? — продолжала она со слезами. — А чувствуют ли они при этом хоть каплю жалости? Пьют себе, курят, будто сделали самое обыкновенное дело. Если черти таких злодеев не заберут себе, то зачем вообще-то черти нужны!
Закрыв лицо клетчатым передником, тетушка Хлоя громко зарыдала.
— Нужно уметь прощать своим врагам, — произнес Том, пытаясь найти для нее, да и для себя утешение.
— Прощать негодяям? — вскрикнула тетушка Хлоя. — Нет, это мне не под силу!
— Подумай, Хлоя, о том, что делается в душе такого торговца рабами, и радуйся, что ты не похожа на него, — сказал Том. — Я предпочитаю быть тысячу раз проданным, чем отвечать перед своей совестью за поступки, подобные тем, которые совершает этот человек.
Меня очень радует, — продолжал Том, — что наш господин не уехал сегодня утром, как собирался. Мне это было бы больнее, чем то, что он меня продал. Я ведь знаю его с юных лет. Теперь, когда я видел мастера, я готов примириться со своей судьбой. Ведь у него не было другого выхода. Боюсь только, что здесь все развалится, когда меня не будет. Нельзя ожидать, что мастер будет так тщательно следить за всем и смотреть за порядком, как это делал я. Вот это меня беспокоит.
Но тут раздался звонок, и Тома позвали в гостиную.
— Том, — мягко произнес мистер Шельби. — Прошу тебя иметь в виду, что я поручился за тебя и вынужден буду заплатить этому джентльмену тысячу долларов, если тебя не окажется на месте, когда он тебя потребует. Сегодня он будет занят своими делами, и ты свободен на весь день. Отправляйся куда тебе угодно, старина.
— Благодарю вас, сэр, — сказал Том.
— Берегись, — вмешался торговец, — и не пробуй сыграть какую-нибудь из ваших негритянских штучек. Не то я потребую с твоего господина всю неустойку в тысячу долларов до последнего цента. Если б он послушался меня, то не доверял бы ни одному из вас. Все вы готовы ускользнуть, как угри.
— Мастер, — произнес Том, выпрямившись и обращаясь к мистеру Шельби, — мне было ровно восемь лет, когда старая миссис положила мне вас на руки. Вам тогда и году еще не было. И она сказала мне: «Том, он будет твоим молодым хозяином. Береги его хорошенько». И вот теперь я спрашиваю вас, мастер: разве я когда-нибудь не сдержал своего слова или отказал в повиновении?
