Как видно из вышеизложенного, Тому нечего было жаловаться на свою теперешнюю жизнь.
Привязанность к нему Еванджелины, признательность, свойственная ее благородному характеру, заставили ее попросить отца приставить к ней Тома для личных услуг. Том получил распоряжение бросать всякое другое дело, как только его потребует мисс Ева. Нетрудно себе представить, что он с радостью подчинился этому приказанию. Работа на конюшне не обременяла Тома. В его подчинении находилось несколько слуг. Он только присматривал за порядком. Мари Сен-Клер заявила, что не потерпит, чтобы от него пахло лошадьми, когда он приближается к ней. Поэтому она потребовала, чтобы на Тома не возлагалось никакой работы, последствия которой могли бы вредно повлиять на ее нервную систему. Она не в состоянии переносить скверного запаха!
Том в своем суконном, тщательно вычищенном черном костюме, в касторовой шляпе на голове, в сверкающих ботфортах, со спокойным, добродушным лицом имел очень внушительный вид. Он жил в красивом доме, и это было ему приятно: он спокойно наслаждался пением птиц, видом цветов и фонтана, красотой двора. Картины, люстры, роскошь гостиной — все это в его глазах превращало этот дом в настоящий дворец Аладдина.
В одно прекрасное воскресное утро Мари Сен-Клер, стоя в нарядном платье на ступеньках веранды и застегивая бриллиантовый браслет на узкой и изящной руке, собиралась в полном блеске — в шелку, кружевах и бриллиантах — отправиться в одну из самых модных церквей, чтобы проявить там свое благочестие. Мари Сен-Клер приняла раз навсегда за правило по воскресеньям быть благочестивой. Стоило посмотреть на нее, такую стройную, нарядную, воздушную и гибкую, окутанную, словно туманом, прозрачной паутиной своей кружевной накидки! Какое очаровательное создание! Ее мысли были, наверно, столь же прекрасны, как и она сама.
Мисс Офелия, стоявшая рядом с ней на крыльце, казалась полной противоположностью своей обворожительной родственницы. Она была костлява, угловата и казалась нескладной. Но она тоже была окружена своей собственной атмосферой, которая ощущалась так же ясно, как и прелесть ее соседки.
— Где Ева? — спросила Мари.
— Она задержалась на лестнице. Ей нужно было что-то сказать Мэмми.
Что же Еве понадобилось сказать Мэмми? Послушайте ее, читатель, и вы поймете многое, чего не дано было понять миссис Сен-Клер.
— Мэмми, дорогая моя, я знаю, что у тебя болит голова, — торопливо говорила девочка.
— Как вы добры, мисс Ева. Последнее время у меня всегда болит голова… Но это пустяки.
— Ты сейчас прогуляешься, и тебе станет легче. — И Ева обхватила ее шею руками. — Вот, Мэмми, возьми мой флакончик с нюхательной солью!
— Да что вы, этот красивый золотой флакончик?! О господи! Нет, мисс, я не смею взять его!
— Но почему? Тебе он нужен, а мне нисколько. Мама всегда употребляет такой флакон, когда у нее болит голова. Возьми его, тебе будет легче! Возьми, пожалуйста, чтобы доставить мне удовольствие!
— Как она говорит, золотко мое! — прошептала Мэмми, в то время как Ева засовывала ей за пазуху флакончик. Затем девочка расцеловала служанку и со всех ног бросилась вниз по лестнице.
— Кто тебя так задержал? — резко спросила мать.
— У Мэмми болит голова, я отдала ей мой флакончик, чтобы она взяла его с собой в церковь, — проговорила Ева.
— Как, золотой флакон? Ты отдала его Мэмми? — воскликнула Мари, топнув ногой. — Когда ты наконец научишься прилично вести себя! Вернись немедленно и возьми его назад.
Девочка, опустив глаза и жалобно скривив губы, направилась к лестнице.
— Не надо, Мари, — сказал подошедший к ней Сен-Клер. — Предоставьте ребенку свободу, пусть делает как хочет.
— Ах, Огюстэн, как же она станет жить, когда вырастет!
— Один бог знает, но путь в рай она найдет, вероятно, легче, чем мы с вами, дорогая!
— Ну как, кузен, вы готовы ехать в церковь? — спросила Офелия, всем корпусом поворачиваясь к Сен-Клеру.
— Я не поеду.
— Я всегда желала, чтобы Огюстэн посещал церковь, — сказала Мари, — но в нем нет ни искорки благочестия. Это весьма печально и совершенно неприлично для человека из общества.
— Знаю, знаю, — с обычной своей иронической улыбкой произнес Сен-Клер, — вы, дамы из общества, ходите в церковь ради показного благочестия. Уж если бы я и пошел, то скорее в храм, который посещает Мэмми. Там хоть не уснешь со скуки.
— Как, к этим воющим методистам?!
[17] Фи, какой ужас!
— Да, представьте себе, это мне больше по душе, чем мертвечина, царящая в ваших церквах, дорогая моя. Требовать от мужей, чтобы они ходили туда, — право, жестоко! Ева, тебе очень хочется ехать в церковь? Останься лучше дома, мы с тобой поиграем.
— Но, папочка…
— Ведь там смертельно скучно.
— Немножечко скучно… я вот-вот готова уснуть, но я стараюсь не засыпать.
— Что же ты для этого делаешь?
— Ведь ты знаешь, папа, — почти шепотом произнесла девочка, — кузина Офелия говорит, что бог хочет, чтобы мы ходили в церковь. Бог, говорит она, нам все дает, так нужно что-то делать и для него, раз ему это нравится.
— Чистая ты моя душа, — с нежностью произнес Сен-Клер, целуя ее, — поезжай, раз тебе этого хочется. — И он посадил ее в карету.
Когда карета скрылась из глаз, он сел в кресло, стоявшее на веранде, и, закурив сигару, развернул местную газету и погрузился в новости дня.
— Пойми, Ева, — поучала по дороге Мари свою маленькую дочь, — нужно, разумеется, быть доброй к слугам, но нельзя относиться к ним, как к людям нашего круга. Если б Мэмми заболела, ты ведь не уложила бы ее в свою постель?
— Конечно, уложила бы, мама, — сказала Ева. — Мне было бы удобнее ухаживать за ней, и потом, моя постель мягче, чем ее.
Миссис Сен-Клер пришла у ужас.
— Что же делать, чтобы этот ребенок понял меня! — в отчаянии прошептала она.
— Ничто вам не поможет, — многозначительно произнесла мисс Офелия.
……………………………………
— Какова же была программа сегодняшнего богослужения? — спросил Сен-Клер за обедом.
— О, священник Г. произнес изумительную проповедь! Такую проповедь было бы полезно послушать и вам, Сен-Клер! — воскликнула Мари. — Он выразил все мои мысли… Все в точности…
— Тема обширная! Ему пришлось много говорить… — иронически протянул Сен-Клер.
— Я имею в виду мои взгляды на общественные отношения. Проповедь была построена на следующем тексте из Священного Писания: «Все прекрасно в свое время». Он доказывал, что все классы, все социальные различия созданы по воле божией. Он говорил, что вполне справедливо, чтобы существовали «высшие» и «низшие», что одни созданы для того, чтобы повелевать, другие — чтобы повиноваться. Он так удачно опровергал все возражения против существования рабства! Он неопровержимо доказал, что Библия явно на нашей стороне… Я так жалела, что вы его не слышали!
