Финеас вышел, закрыв за собою дверь.
— Финеас ничего не боится, — сказал Симеон, — и сделает для тебя все.
— Если б меня не мучила мысль, что вы из-за нас можете подвергнуться опасности…
— Будь добр, Джордж, не повторяй таких слов. Мы делаем то, к чему нас обязывает наша совесть. А теперь, мать, — добавил Симеон, обращаясь к Рахили, — поторопись со своими приготовлениями. Мы не можем отпустить наших друзей голодными.
Пока Рахиль и ее дети заканчивали изготовление маисовых лепешек, варили курицу и окорок, Джордж и его жена сидели в соседней комнате, держась за руки и с ужасом думая о том, что, быть может, через несколько часов они будут разлучены навсегда.
— Элиза, — говорил Джордж, — люди, у которых есть близкие, друзья, земли, дома и деньги, не могут любить друг друга так, как любим мы, у которых нет ничего, кроме этой любви. До встречи с тобой, Элиза, никто не любил меня, кроме матери и сестры. Я вспоминаю мою дорогую Эмилию такой, какой она была утром того дня, когда торговец увез ее. Она пробралась ко мне в уголок, где я спал… «Бедный Джордж, — шептала она, — ты лишаешься последнего друга. Что будет с тобой, несчастный мой мальчик!» Я вскочил, обнял ее… рыдал… Она тоже плакала. Это были последние ласковые слова, которые мне пришлось слышать. Прошло десять лет, и сердце мое, казалось, иссохло, как песок. Так было, пока я не встретил тебя. Твоя любовь воскресила меня. Я стал новым человеком. И хотя бы мне пришлось пролить всю кровь до последней капли, они не оторвут тебя от меня, Элиза! Чтобы захватить тебя, им придется перешагнуть через мой труп.
— Да сжалится над нами бог! — прошептала Элиза. — Только бы он дал нам возможность вырваться из этой страны… Это единственное, о чем мы просим.
— Бог? Но ведь он на их стороне! — с горечью проговорил Джордж.
— Дети мои, — позвала из другой комнаты Рахиль, — ужин уже ждет вас!
В это время в дверь постучали. Вошла Руфь.
— Я спешила принести мальчику три пары теплых, чистых, мягких шерстяных чулок, — сказала она. — В Канаде ведь очень холодно. Будь мужественна, дорогая, — проговорила Руфь, опускаясь на стул подле Элизы. Она ласково пожала руку молодой женщины и тут же сунула Гарри пирожок.
— Я принесла для него несколько штук, — сказала она, роясь в карманах. — Ребята ведь постоянно хотят есть…
— Какая вы добрая! — сказала Элиза.
— Садись за стол, Руфь, и поужинай с нами, — приветливо предложила молодой женщине Рахиль.
— Не могу, Рахиль! Я оставила Джона с малышом, а лепешки в печке… Если я задержусь на лишнюю минуту, Джон даст пирогам сгореть и скормит малышу весь сахар, какой только найдется в сахарнице. Такой уж у него характер! — воскликнула, смеясь, Руфь. — Прощай, Элиза! Прощай, Джордж!
Несколько минут спустя у крыльца остановилась крытая повозка. Ночь была ясная, звездная. Финеас поспешно соскочил с козел, чтобы усадить путешественников.
Джордж вышел на крыльцо с ребенком на руках. Свободной рукой он поддерживал жену. За ним следовали Рахиль и Симеон.
— Сойдите-ка на минутку, — сказал Финеас, обращаясь к людям, уже сидевшим в повозке. — Я устрою поудобнее сиденье для женщин и ребенка.
— Вот две буйволовые шкуры, — сказала Рахиль. — Уложи их на сиденье.
— Джим! Держи пистолеты наготове, — сказал Джордж. — Ты знаешь, что́ нам делать, если нас настигнут!
— Еще бы не знать! — произнес Джим, выпрямляя могучие плечи. — Не бойся! Я не позволю им снова отнять у меня мать.
Пока они разговаривали, Элиза успела проститься с Рахилью. Симеон усадил ее в повозку, где она устроилась вместе с ребенком на заднем сиденье. Старуха поместилась рядом с ней. Джордж и Джим примостились на скамеечке впереди них, а Финеас занял место на козлах.
— Доброго пути! — напутствовал их Симеон.
— Благодарим вас от всего сердца! — послышалось в ответ.
Повозка тронулась, стуча и громыхая. Разговаривать было невозможно.
Они ехали по дороге, извивавшейся сквозь густую чащу леса, подымались в гору, спускались вниз, ехали по унылой, безлюдной равнине. Проходили часы, и повозка все дальше и дальше удалялась от дома квакеров.
Ребенок скоро уснул, уронив головку на материнскую грудь. Старая негритянка забыла о своих страхах, а когда забрезжил рассвет, задремала даже Элиза. Финеас был веселее всех. Чтобы скоротать время, он насвистывал песенки, несколько легкомысленные для квакера.
Было около трех часов ночи, когда Джордж вдруг услыхал быстрый конский топот позади. Он подтолкнул локтем Финеаса, который осадил лошадей, чтобы лучше было слышно.
— Это Майкл, — сказал он. — Я узнаю топот его коня.
Поднявшись на ноги, он с некоторым беспокойством стал вглядываться в дорогу. Вскоре они различили вдали на холме силуэт всадника, мчавшегося к ним во весь опор.
— Это он! — сказал Финеас.
Джордж и Джим, еще не зная хорошенько, что́ они должны предпринять, соскочили на землю. Молча повернулись они в ту сторону, откуда мчался вестник, ожидаемый с такой тревогой.
Он быстро приближался. Вот он на мгновение скрылся за холмом, но топот копыт был явственно слышен. Вот конь вынес его на пригорок, достаточно близкий, чтобы слышен был голос.
— Да, это Майкл, — сказал Финеас. — Хелло! Майкл! Сюда, сюда!
— Это ты, Финеас?
— Да. Какие вести? Они уже близко?
— Они почти нагоняют нас! Человек восемь или десять! Пьяные, ругаются, разъяренные, как звери.
Не успел он договорить, как порыв ветра донес звуки голосов и топот копыт.
— Скорей, скорей все в повозку! — приказал Финеас. — Если вы собираетесь драться, подождите, пока я укажу вам подходящее место.
Они вскочили в повозку. Финеас погнал лошадей галопом. Майкл ехал рядом. Женщины все слышали. Они уже видели вдали группу людей, темные силуэты которых выступали на розовеющем фоне утреннего неба. Преследователи взлетели на ближайший холм и заметили повозку. Раздался вопль грубого торжества. Элиза, близкая к обмороку, прижимала к себе ребенка. Старуха молилась и охала. Джордж и Джим судорожно сжимали в руках пистолеты.
Расстояние между повозкой и преследователями все сокращалось. Но повозка, сделав резкий поворот, остановилась у подножия высокой, совершенно отвесной скалы, поднимавшейся из груды нагроможденных друг на друга скал, окруженных со всех сторон гладкой равниной. Эта каменная громада мрачно и одиноко возносилась к загоравшемуся солнцу и, казалось, сулила верное и неприступное убежище. Финеасу это место было отлично знакомо. Он часто бывал здесь на охоте. Сюда-то он и спешил, погоняя лошадей.
— Вот мы и доехали, — сказал он, соскакивая с козел. — Ну, скорей, скорей, вылезайте все и взбирайтесь за мной на скалу. Майкл! Припряги своего коня к повозке и поезжай к Амариа. Пусть он скачет сюда да прихватит с собой кое-кого из своих. Придется потолковать с этими негодяями.
