— А почему бы вам тесто не катать на этом столе? Он ведь специально для этого приспособлен.
— Да что вы, миссис! На нем всегда столько грязной посуды… и всякого хлама… Там никогда не бывает места.
— Нужно мыть посуду и сразу же убирать ее.
— Мыть посуду! — воскликнула Дина пронзительным голосом. Гнев заставил ее забыть об обычной сдержанности. — Что все эти леди понимают в этом! Хотела бы я поглядеть, когда бы хозяину подали обед, если б я стала заниматься мытьем и уборкой посуды! Мисс Мари никогда даже не заикалась об этом!
— Вот луковицы…
— Да. Я их туда положила… потом забыла. Я собиралась тушить мясо. Я завернула луковицы во фланельку и оставила там.
Мисс Офелия приподняла бумажку из-под душистых трав.
— Я бы очень просила миссис не трогать этих вещей, — произнесла Дина уже более решительным тоном. — Я люблю знать, где что находится, когда мне что-нибудь нужно.
— Но вы ведь видите, что бумажка порвалась.
— Так удобнее доставать.
— Но вы видите, что все травы рассыпаны.
— Ну конечно… раз миссис все перерыла. Миссис сама все рассыпала! — И Дина в крайнем волнении приблизилась к ящику. — А что, если б миссис поднялась в гостиную и там подождала, пока у меня будет время навести порядок? Я все приберу, но я ничего не могу делать, когда хозяйка стоит у меня над душой… Что ты зеваешь, Сэм? Зачем ты подпускаешь мальчишку к сахарнице? Я тебе сейчас!
— Дина, я сама все приберу на кухне, — сказала мисс Офелия. — И я надеюсь, что в дальнейшем вы будете поддерживать порядок.
— Господи, мисс Офелия! Нельзя же леди заниматься таким делом! Нет, никогда я не видела, чтобы леди занимались такими вещами! Ни старая госпожа, ни мисс Мари… Нет, никогда!
Дина в гневе расхаживала по кухне, в то время как мисс Офелия собственными руками разбирала, складывала стопками, вытирала, чистила, расставляла по местам кухонную утварь, и все это с такой быстротой, что Дина совсем обомлела.
— Если северные леди так ведут себя, значит, они не настоящие леди, — заметила она, обращаясь к одному из своих помощников, когда Офелия исчезла из виду. — Я не хуже других умею прибирать, когда наступает время для мытья и уборки. Но я терпеть не могу, чтобы леди путались в мои дела и запихивали мои вещи в такие места, где мне их потом не найти!
Нужно отдать Дине справедливость: время от времени на нее находила какая-то неудержимая потребность наводить чистоту и порядок. Это были, по ее словам, «дни генеральной уборки». В такие дни она до дна перебирала ящики и вытаскивала из буфетов все содержимое. Все это расставлялось и разбрасывалось по полу и столам. Беспорядок воцарялся в ее владениях поистине невообразимый. Затем она закуривала трубочку и внимательно рассматривала все предметы кухонного обихода, обсуждая способ их применения. Привлекая на помощь молодое поколение, она заставляла до блеска начищать котлы, кастрюли и сковороды.
Когда все кастрюли и блюда были вычищены, столы сияли белизной, а все лишнее было рассовано по углам, Дина переодевалась в яркое платье, обматывала голову пестрым платком и повязывала белый передник. Затем она изгоняла из кухни всех своих юных подручных, чтобы подольше «сохранить порядок».
Впрочем, периодическое рвение Дины к чистоте не было лишено некоторых отрицательных сторон: Дина бывала так восхищена блеском своих кастрюль и сковород, что упорно отказывалась пользоваться ими.
Постепенно мисс Офелии удалось навести некоторый порядок в доме. Однако все труды ее по привлечению к этому делу слуг были подобны труду Сизифа или Данаид
[19]. Придя в полное отчаяние, она обратилась за помощью к Сен-Клеру.
— Не придерживаться никакого порядка, не дорожить временем, не знать ни для чего места — ведь это недопустимая расхлябанность! — возмущалась она.
— Дорогая моя Вермонт, вы, северяне, придаете нелепое значение времени. Какую цену может иметь время, объясните мне, пожалуйста, для человека, у которого его вдвое больше, чем он в состоянии заполнить? Что же касается распорядка дня, то ведь если у человека нет другого занятия, кроме лежания на диване, то какое значение может иметь, если завтрак или обед будут поданы часом раньше или позже? Дина кормит нас изумительнейшими обедами — супы, рагу, жаркие, десерт, мороженое, пломбиры и тому подобное. Все это она умеет вызвать из бездны хаоса и мрака. Восхитительно, не так ли? Но упаси нас бог спуститься в кухню и увидеть, как все это изготовляется: мы бы ни к чему не решились больше прикоснуться! Дорогая сестрица, перестаньте думать об этом. Все равно толку не выйдет. Вы потеряете душевный покой, а Дину заставите потерять голову. Пусть делает как хочет!
— Но, Огюстэн, вы и представления не имеете, в каком виде я нашла все на кухне!
— Вы полагаете, я не знаю, что скалка, которой она раскатывает тесто, валяется под кроватью, а терка находится у нее в кармане вместе с табаком? Что на кухне шестьдесят пять сахарниц, и все они рассованы бог весть где? Что она вытирает посуду — когда столовой скатертью, а когда и лоскутом от своей старой юбки? Но в том-то и чудо, что при всем этом она готовит восхитительные обеды. А кофе? Какой кофе! О ней нужно судить, как о генералах и государственных мужах… по одержанным победам.
— Но расточительство, но ужасные траты?
— Правильно! Заприте все, храните при себе ключи. Выдавайте продукты по мере надобности, но не вздумайте проверять остатки. Это, пожалуй, еще единственный путь!
— Не скрою, Огюстэн, что меня все это беспокоит. На меня подчас находит сомнение: честны ли они? Можно ли на них полагаться?
Огюстэн от души расхохотался при виде серьезного и расстроенного лица мисс Офелии, когда она задавала ему этот вопрос.
— Нет, сестрица, это просто невероятно, просто невероятно! — восклицал он. — Честны? Да неужели на это можно рассчитывать? А почему бы им быть честными? Что мы для этого делаем?
— Почему вы не стараетесь воспитать их?
— Воспитать? Та-та-та! Какое я могу им дать воспитание? Похож я на воспитателя, нечего сказать! Что же касается Мари, то она скорее способна сжить со свету всех рабов, чем обратить на путь истины хотя бы одного.
— Но не может же быть, чтобы среди них не было честных людей!
— Конечно, есть. Иногда природа ради забавы создает такого простого, наивного, преданного человека, что даже самое зловредное влияние не способно испортить его. Но поймите: уже у груди матери чернокожие ребятишки понимают, что успеха и благополучия они могут добиться, только пробираясь окольными путями. Только эти пути возможны и в отношениях с родителями, и с хозяевами, и с хозяйскими детьми, товарищами их детских игр. Лицемерие, ложь становятся привычкой, без них не обойтись. И наказывать их за это нет основания. Такие люди, как Том, — это исключение и чудо!
