— Теперь, Топси, посмотри, как ты сама справишься с этим делом, — сказала мисс Офелия, снимая с кровати простыни и одеяла и усаживаясь на стул.
Топси справилась с задачей с большой ловкостью, ни на мгновенье не изменяя серьезного выражения лица. Мисс Офелия могла быть вполне удовлетворена: Топси натянула простыни, разгладила даже самые мельчайшие складки, проявив при этом внимание и серьезность, восхитившие ее руководительницу. Но вдруг она сделала неловкое движение, и из рукава выглянул конец ленты. Мисс Офелия сразу же заметила его и бросилась к девочке:
— Что это такое? Скверная, гадкая девчонка! Ты украла ленту?
Лента выпала из рукава Топси, но она не проявила особого смущения. С самым невинным видом и полным недоумением глядела она на злополучную ленту.
— Вот как? Это лента мисс Фелии? Правда? Я сейчас вижу ее в первый раз в жизни.
— Топси, — произнесла мисс Офелия, — разве ты не знаешь, что лгать грешно?
— Я никогда не лгу, мисс Фелия! — затараторила девочка. — Я сказала правду, чистую правду!
— Топси, ты продолжаешь лгать! Я прикажу выпороть тебя.
— Что же делать, миссис! Пусть меня хоть целый день секут, я ничего другого не могу сказать… — заикаясь, пробормотала Топси. — Я даже и не видела эту ленту. Она, наверное, зацепилась за мой рукав. Мисс Фелия, должно быть, оставила ее на кровати… вот и случилась такая беда.
Эта явная ложь так возмутила мисс Офелию, что она схватила девочку за плечи и встряхнула ее.
— Не смей этого говорить! — крикнула она.
От толчка из второго рукава вывалились перчатки.
— Та-ак! Ты и теперь посмеешь утверждать, что не украла ленту?
Топси созналась, что стащила перчатки, но упорно продолжала уверять, что ленты не брала.
— Если ты сию минуту признаешься во всем, тебя не накажут, — сказала мисс Офелия.
Топси с грустно-покаянным видом призналась во всем.
— Говори, ты, наверное, и другие вещи успела стащить за то время, что находишься в доме? Я позволила тебе вчера весь день бегать без присмотра. Сознайся во всем, что ты проделала, и тебя не выпорют!
— Так вот, миссис… я стащила красную штуку, которую мисс Ева носит на шее.
— Мерзкая девчонка! А что еще?
— Я стащила серьги Джэн… вы знаете, те самые красные сережки.
— Принеси сейчас же все, что ты взяла. Слышишь, сию минуту принеси!
— Ой, не могу, мэ-эм… все сожгла!
— Сожгла? Какая лгунья! Принеси сейчас же, а не то тебя выпорют!
Пересыпая свои уверения клятвами, плача и рыдая, Топси продолжала твердить, что это невозможно, что она все, все сожгла.
— Зачем было жечь? Не понимаю!
— Потому что я злая, да, очень злая. Я не могу удержаться…
В это время в комнату, ничего не подозревая, вошла Ева. На шее у нее, как обычно, было красное ожерелье.
— Ты нашла свое ожерелье, Ева?
— Нашла? Оно весь день было у меня на шее!
— А вчера?
— И вчера тоже, кузина Офелия. И, знаете, так смешно: я вчера даже на ночь забыла снять его и спала в нем.
На лице мисс Офелии отразилось удивление. Но ее недоумение еще усилилось, когда в комнату вошла Джэн, неся на голове корзинку только что выглаженного белья. Длинные коралловые серьги позвякивали при каждом ее движении.
— Не знаю, право, как наказать этого ребенка! Топси, зачем ты мне сказала, что взяла эти вещи?
— Миссис велела мне признаться… а мне больше не в чем было признаваться, — слезливо пробормотала Топси, усиленно вытирая глаза.
— Но я же не заставляла тебя признаваться в том, чего ты не делала! Ты снова наврала!
— Как? Это значит врать? — с самым невинным видом спросила Топси.
— У этой породы и понятия нет о правде, — заметила Джэн, с презрительным возмущением глядя на Топси. — Будь я на месте мастера Сен-Клера, я приказала бы до крови высечь ее! Ее нужно проучить!
— Нет, нет, Джэн, — проговорила вдруг Ева повелительным тоном. — Нельзя так говорить! Я не хочу слышать таких слов!
— Ах, мисс Ева, вы чересчур добры! Вы не знаете, как нужно поступать с неграми: бить их нужно до полусмерти, иначе с ними не справиться!
— Как вам не стыдно, Джэн! Это очень, очень гадко. Ни слова больше об этом! — И глаза Евы вспыхнули огнем, а на щеках появилось подобие румянца.
Джэн невольно повиновалась.
— У мисс Евы в жилах кровь ее отца… сразу видно… — забормотала она, выходя из комнаты. — За всех заступается…
Ева не сводила глаз с Топси.
Обе девочки стояли друг против друга. Одна златокудрая, белая и холеная, с прелестным личиком, и рядом с ней — другая, забитая, темнокожая, с недоверчивым и лукавым взглядом и приподнятыми, словно в ожидании удара, плечами.
Какие мысли проносились в этих детских головках?
Мисс Офелия, возмущенная поведением Топси, разразилась бурей упреков. Ева, опечаленная, некоторое время стояла молча.
— Бедная Топси, — заговорила она вдруг своим нежным, мелодичным голосом. — Зачем тебе было воровать? Ведь здесь тебе будет хорошо… Я готова тебе отдать все, что ты пожелаешь, только не воруй!
Это были первые ласковые слова, которые маленькая негритянка слышала за всю свою жизнь. Мягкий голос, приветливый взгляд с неимоверной силой подействовали на это маленькое существо, и в ее круглых, сверкающих, как бусы, глазах блеснуло подобие слезы. Затем послышался сухой, отрывистый смешок, и Топси состроила свою обычную гримасу. Ухо, никогда не слышавшее ничего, кроме грубых и жестоких слов, недоверчиво воспринимает впервые услышанные слова любви и ласки. То, что говорила Ева, должно было казаться Топси смешным и непонятным. Она не поверила ей.
Но что же делать с Топси? Мисс Офелия теряла голову. Ее план воспитания оказался неприемлемым. Ей нужно было время, чтобы все обдумать. Чтобы выгадать время, она заперла Топси в темный чулан. Она верила в благотворное влияние темных чуланов.
— Не знаю, — сказала она Сен-Клеру, — как мне удастся воспитать этого ребенка, не прибегая к порке.
— Ну и порите ее, сколько хотите! — ответил, смеясь, Сен-Клер. — Предоставляю вам полную свободу действий.
— Детей необходимо пороть. Никогда я не слыхала, чтобы без порки можно было вырастить ребенка!
— Совершенно верно, — согласился Сен-Клер, внутренне усмехаясь. — Поступайте, как считаете нужным. Я позволю себе только заметить следующее: я видел, как этого ребенка били угольным совком, видел, как его колотили кочергой — вообще всем, что попадалось под руку. Она к этому привыкла. Вам, знаете ли, придется приказать, чтобы ее пороли очень, очень крепко, тогда, возможно, это окажет на нее должное действие.
