— Сэмбо! — приказал Легри. — Отведи этих негров в поселок. Вот женщина: я купил ее тебе в жены, — добавил он, отделяя мулатку от Эмелины и толкая ее к Сэмбо. — Я ведь обещал привезти тебе жену.
Женщина в волнении отскочила назад.
— О хозяин! — воскликнула она. — Ведь у меня в Новом Орлеане остался муж.
— Что ж такого? А здесь тебе разве не понадобится муж? Молчи и убирайся!
Легри щелкнул бичом.
— А ты, красавица, пойдешь со мною в дом, — сказал он, взглянув на Эмелину.
В это самое мгновение в одном из окон появилось бледное, искаженное ненавистью лицо. Когда Легри открыл дверь, послышался резкий и властный голос женщины, произносившей какие-то слова. Том, с искренним участием следивший взглядом за Эмелиной, услышал этот голос.
— Молчи! — злобно прошипел Легри, обращаясь к говорившей. — Тебе назло сделаю все, что захочу!
Больше Тому ничего не удалось уловить: ему пришлось последовать за Сэмбо в поселок.
Поселок представлял собою подобие длинной улицы, вдоль которой выстроились грубо сколоченные хижины. Он был расположен на некотором расстоянии от хозяйского дома. Грязной и мертвой казалась эта улица, и отталкивающее, мрачное впечатление производили жилища. Том чувствовал, что ноги подгибаются под ним. Он все время тешил себя мыслью, что у него будет хоть маленькая хижина, конечно, самая неприхотливая, но все же такая, которую он мог бы превратить в чистый и уютный уголок, — приют, куда он мог бы укрыться со своими мыслями после тяжелого трудового дня. Он заглянул в несколько хижин. Они мало чем напоминали человеческое жилье. Не было никакой мебели. Ворохи грязной соломы на полу, затоптанном множеством ног, служили постелью.
— В которой хижине мне устраиваться? — с мрачной покорностью спросил он Сэмбо.
— Не знаю. Вот хотя бы в этой. Здесь, пожалуй, найдется еще место для одного. Повсюду набито множество негров. Даже не знаю, куда вас всех рассовать…
Был поздний вечер, когда в поселок вернулась орава людей, и по жалким лачугам разбрелись мужчины и женщины в грязных лохмотьях, вряд ли готовые особенно охотно потесниться и предоставить место вновь прибывшим. Шум слышался со всех сторон. Резкие гортанные крики и спор доносились с той стороны, где находилась ручная мельница. Все рабы были вынуждены сами молоть подгнившие кукурузные зерна, из которых затем они пекли лепешки, составлявшие их жалкий ужин. Весь день с раннего утра люди провели в поле, склонившись под неумолимым бичом надсмотрщика.
«В чем дело? — спросит, быть может, какой-нибудь малоискушенный человек. — Разве так уж трудно собирать хлопок?» Бесспорно, нет! Но ведь не так уж страшно терпеть, когда на голову капля по капле стекает вода. А между тем даже сама инквизиция не могла придумать более страшной пытки, чем эти капли, непрерывно, равномерно падающие на голову осужденного. Даже легкий сам по себе труд может стать нестерпимым в силу своей продолжительности и тоскливого однообразия и еще от сознания, что делается эта работа не по собственной воле.
Люди проходили мимо Тома, и он с тоской вглядывался в их лица, ища среди этой толпы хоть одно приветливое. Лица мужчин были изможденные, хмурые, отупевшие. Женщины выглядели слабыми и грустными, в их глазах отражалось безнадежное отчаяние. Скрип мельничного жернова раздавался до поздней ночи. Жерновов было мало, и так как более сильные отгоняли слабых, то этим несчастным приходилось молоть свое зерно уже после всех остальных.
— Эй ты! — крикнул Сэмбо, подходя к мулатке и бросая перед ней на землю мешок маиса. — Как тебя зовут?
— Люси, — ответила женщина.
— Так вот, Люси, ты теперь моя жена. Смели это зерно и испеки из него лепешки.
— Я не жена тебе! — со смелостью, которую породило отчаяние, крикнула женщина. — Никогда я не буду твоей женой!
— Ах, вот ты какая! — рявкнул Сэмбо, взмахнув бичом и намереваясь нанести ей удар.
— Убей меня, если хочешь! Убей! И чем скорее убьешь, тем лучше! — кричала женщина. — Я хочу, хочу умереть!
— Эй ты, Сэмбо! — послышался голос Квимбо. — Если ты будешь калечить рабов, я пожалуюсь на тебя хозяину. — И Квимбо занялся мельницей, от которой он отогнал двух несчастных женщин.
— А я, старая ты образина, а я скажу хозяину, что ты не подпускаешь к мельнице женщин. Ты обязан придерживаться очереди!
Том от усталости, голода и истощения еле стоял на ногах.
— Бери! — сказал ему Квимбо, швырнув к его ногам мешок маиса. — И береги его. До будущей недели тебе другого не дадут.
Тому пришлось долго ожидать, пока ему удалось добраться до мельницы. Увидев, как две несчастные, совершенно ослабевшие женщины тщетно пытаются повернуть колесо, он почувствовал сострадание к ним и смолол за них их зерно. Затем он раздул огонь и приготовил свой скудный ужин.
Том сделал для этих женщин немного, но дружеская помощь, как ни была она ничтожна, явилась для них чем-то незнакомым и новым. Теплое сочувствие, сказавшееся в его поступке, задело в их сердцах какую-то им самим до сих пор неведомую струну. Выражение ласки засветилось на их лицах. Они сами вызвались замесить для него лепешки и испечь их. Том уселся у огня и погрузился в размышления.
— Откуда ты родом? — спросил Том одну из женщин.
— Я родилась и воспитывалась в Кентукки, — сказала она. — Я получила хорошее воспитание и никак не ожидала, что попаду в такое положение… Здесь не слышишь ничего, кроме брани и щелканья бича. — Женщина тяжело вздохнула. — Руки и ноги мои дрожат от усталости, — продолжала она. — Сэмбо постоянно преследует меня. Он говорит, что я недостаточно быстро собираю хлопок. Никогда не удается мне поужинать раньше полуночи, и чуть усну — уже звучит труба, и надо снова идти на работу. Прощай! — утомленно закончила она. — Пойду лягу…
Женщины удалились в свою хижину, и Том остался один у очага, замирающий огонь которого отбрасывал красные отсветы на его лицо.
Тяжелая борьба происходила в его душе. От сознания, что впереди его ждут одни страдания, крушение всех дорогих его сердцу надежд, им овладело отчаяние.
Том поднялся и направился в хижину, где ему было отведено место для жилья.
Едва он открыл дверь, как в лицо ему пахнуло спертым воздухом переполненного помещения. Земляной пол был завален телами спящих. Но ночная роса проникала сквозь одежду, и ледяной холод пронизывал тело. Смертельная усталость валила его с ног. Он закутался в какую-то рвань, заменявшую одеяло, и, растянувшись на соломе, уснул.
Ему приснилось, что он сидит в саду на дерновой скамейке, на берегу озера Поншартрена. Опустив не по-детски серьезные глаза, маленькая Ева читает ему вслух. Слова постепенно тают, сливаясь в какую-то дивную мелодию. Девочка поднимает на него взгляд больших задумчивых глаз и ласково глядит на него. Из этих глаз словно исходят благотворные лучи и согревают его измученное сердце…
