Глава XXXIII
Касси
Очень быстро Том понял, чего он может ожидать и чего ему следует опасаться в тех условиях, в которых ему предстояло отныне существовать. Он был опытным и умелым рабочим, которому все легко удавалось. Добросовестность и честность были для него делом и убеждения и привычки. Спокойный и исполнительный, он надеялся, отдавая все силы работе, хотя бы отчасти избежать страданий, связанных с его положением. Обиды и оскорбления обрушивались на него, но он решил все сносить терпеливо, твердо веря, что настанет время, когда виновным воздастся по заслугам. Он искал утешения в этой мысли, но одновременно где-то в глубине души теплилась надежда, что судьба еще предоставит ему случай спастись.
Легри по достоинству оценил Тома. Он видел, что Том отличный работник. Но он испытывал к этому негру непреодолимое отвращение, естественное отвращение негодяя к хорошему и честному человеку.
Легри раздражало, что ни одна его грубая и безжалостная выходка, ни одна обида, творимая им над слабыми, не проходит незамеченной для Тома. Он видел, что Том осуждает его, и это молчаливое осуждение раздражало его и внушало ненависть к рабу.
Сэймона Легри бесили и душевная мягкость Тома и участие, которое вызывали в нем страдания других рабов. Он видел также, что невольники угадывают это теплое участие, незнакомое им до сих пор. Покупая Тома, Легри втайне надеялся сделать из него подобие надсмотрщика, который мог бы заменить его, когда он находился в отсутствии, но он был твердо убежден, что для выполнения таких обязанностей необходимо одно основное качество, а именно — жестокость. Том же не был жесток. Легри задался целью ожесточить его.
Прошло несколько недель. Легри решил приступить к обучению Тома.
Однажды утром, когда партия невольников собиралась уже отправиться в поле, внимание Тома привлекла женщина, которую он видел здесь впервые. Тома поразили ее осанка и манера держаться.
Это была высокая, стройная женщина. Руки и ноги ее отличались поразительной красотой формы. Одежда на ней была чистая и опрятная. Ей могло быть лет тридцать пять — сорок. Раз увидев это лицо, нельзя было его забыть: в нем было нечто такое, что говорило о пережитой любви, о мучительных страданиях, о слезах и ужасе. У женщины был высокий лоб, безукоризненная линия бровей, прямой нос, тонко очерченный рот. Изящные контуры лица и шеи давали представление о том, как хороша она была когда-то. Но гордо скрываемая боль преждевременно избороздила ее лоб глубокими морщинами, щеки ввалились и покрылись нездоровой бледностью, черты заострились. Она сильно исхудала. В черных глазах, затененных густыми черными ресницами, застыло выражение дикого, безнадежного отчаяния. В каждой черточке ее красиво изогнутых губ, в каждом движении ее сквозили гордость и смелость. Но в глазах, темных как ночь, затаилось безнадежное, безысходное горе, и странным казалось противоречие между выражением этих глаз и презрительной складкой около губ.
Откуда она появилась? Кто она такая? Том этого не мог знать, — он видел ее впервые. Она шла рядом с ним, надменная и гордая, в тусклом свете нарождающегося дня.
Остальные невольники, по-видимому, знали ее. Все взоры обратились к ней. Словно торжествующий шепот пробежал по рядам этих жалких, оборванных и голодных людей:
— А! Вот она, наконец! Так ей и надо!
— Хи-хи-хи! Миссис! Сами увидите теперь, каково нам!
— Посмотрим, как она примется за дело!
— Ого! И ее станут бить, как нас!
— Хотел бы я знать, выдерут ли ее вечером!
Женщина шла, словно не слыша насмешек, с выражением гневного презрения на лице. Она не удостоила Тома ни словом, хотя он всю дорогу от поселка до поля шел бок о бок с нею.
Том принялся за работу с обычным усердием. Так как женщина работала поблизости, он изредка незаметно поглядывал на нее. Он видел, что гибкость и ловкость ее движений делают для нее работу более легкой, чем для многих других. Она собирала хлопок быстро, но все с тем же пренебрежительным видом, словно одинаково презирала и работу и обстоятельства, которые обрекли ее на такое положение.
В течение дня Тому пришлось столкнуться с мулаткой, которая была куплена на аукционе вместе с ним. Женщина выглядела совсем больной. Том несколько раз слышал, как она шептала слова молитвы; она шаталась и, казалось, вот-вот готова была упасть. Поравнявшись с нею, Том молча вынул из своей корзинки несколько пригоршней хлопка и переложил в корзину женщины.
— О, не делай этого! — сказала мулатка, с удивлением глядя на него. — Ты наживешь неприятности!
В тот же миг рядом с ними появился Сэмбо. Он ненавидел эту женщину. Плеть засвистела в его руке.
— Вот как, Люси! Попалась на месте преступления! — крикнул он своим хриплым голосом. — Мошенничаешь! — И он ударил ее ногой, обутой в грубый, подкованный железом башмак, а Тома с силой хлестнул бичом по лицу.
Том молча вернулся к своей работе, но женщина, и без того совершенно истощенная, упала без чувств.
— Ничего, я приведу ее в сознание! — свирепо усмехаясь, проговорил Сэмбо. — У меня для этого есть средство получше камфары! — Вытащив из отворота своей куртки булавку, он до самой головки вонзил ее в тело несчастной. Она застонала и сделала попытку подняться.
— Встань, скотина! — орал он. — Слышишь? За работу, или я угощу тебя еще раз!
Женщина на мгновение напрягла все свои силы. Казалось, у нее появилась сверхъестественная энергия, и она принялась за работу с каким-то отчаянным усердием.
— Смотри у меня! Не отлынивай! — покрикивал Сэмбо. — А не то разделаюсь с тобой так, что тебе жизнь будет немила!
— Она и так немила мне, — проговорила женщина.
Том слышал эти слова и слышал, как она затем прошептала:
— О господи! До каких пор это будет продолжаться? Неужели ты не придешь нам на помощь?
Том снова, не боясь навлечь на себя гнев надсмотрщика, подошел к несчастной и переложил в ее мешок весь собранный им хлопок.
— О нет, нет! — твердила она. — Ты не знаешь, что они сделают с тобой!
— Мне легче будет перенести наказание, чем тебе.
Том вернулся на свое место. Все это заняло времени меньше минуты.
Женщина, которая в паре с Томом шла на работу, оказалась поблизости от него. Она слышала его последние слова и взглянула на него своими огромными черными глазами. Несколько секунд не отводила она взгляда, а затем молча сунула в корзинку Тома несколько пригоршней своего хлопка.
— Ты не знаешь, где находишься, — сказала она. — Иначе ты не решился бы на такой поступок. Когда ты побудешь здесь месяц, ты перестанешь даже думать о том, чтобы помогать другим. С тебя хватит заботы о том, как бы сохранить собственную шкуру.
— Да оградит меня от этого бог, миссис! — проговорил Том, с невольным почтением обращаясь к этой рабыне.
