Но только эхо насмешливо повторило: «Лина… Лина…»
А нежный женский голос продолжал:
Нет, не может, не может быть прощения
Тем, кто страдания и горе причинял…
Легри сделал шаг вперед и снова остановился. Ему стыдно было бы в этом признаться, но крупные капли пота выступили у него на лбу и сердце усиленно колотилось от страха. Ему показалось, что где-то впереди мелькнуло что-то белое, и он задрожал при мысли, что это, быть может, в тумане скользит тень его матери.
— К черту! — выругался он, возвращаясь в гостиную. — Я знаю сейчас твердо: нужно оставить в покое этого негра. Мне кажется, меня околдовали. Да, да, именно так. Меня с той самой минуты знобит и бросает в пот. Где он добыл этот локон? Не может быть, чтобы это был тот самый… Да нет же, нет! Я сжег его… Я отлично знаю, что сжег…
— Эй вы! — завопил Легри, топая ногой, и засвистел, подзывая собак. — Составьте хоть вы мне компанию!
Но собаки только приоткрыли сонные глаза и сразу же снова уснули.
— Вот как? Тогда я позову Сэмбо и Квимбо. Пусть споют, пусть спляшут какой-нибудь из своих дьявольских танцев… Пусть отгонят эти страшные мысли!
…Было уже около двух часов ночи, когда Касси, возвращаясь из сарая, где лежал несчастный Том, услышала дикие взвизгивания, топот и собачий вой, сливавшиеся в какую-то адскую какофонию.
Подойдя к окну, Касси заглянула в комнату.
Легри и оба надсмотрщика распевали песни, завывали, опрокидывали стулья и строили друг другу самые чудовищные гримасы.
«Неужели, — подумала Касси, — было бы преступлением избавить мир от этих трех мерзавцев?»
Она поспешно отвернулась и, пройдя по черному ходу, побежала по лестнице наверх, в комнату Эмелины.
Глава XXXVI
Эмелина и Касси
Войдя в комнату, Касси увидела Эмелину, которая, бледная от ужаса, забилась в самый отдаленный угол комнаты. Услышав скрип дверей, она в испуге поднялась, но, увидев Касси, бросилась к ней навстречу и схватила ее за руку:
— О Касси, это ты! Я так счастлива, что ты пришла! Я так боялась, что это… Ты не знаешь, как они всю ночь шумят там внизу…
— К сожалению, знаю, — сухо ответила Касси. — Сколько раз мне приходилось это слышать.
— Касси, милая, неужели нет возможности бежать? Все равно куда! В саванны, туда, где змеи… куда хочешь! Нельзя ли бежать хоть куда-нибудь, только бы подальше отсюда? Я хотела бы жить в саваннах… грызть древесную кору… Мне приятнее было бы чувствовать подле себя змею, чем его.
— Многие здесь думали так, как ты, и я знаю, чем это кончалось. Тебе не удалось бы остаться в саваннах. Тебя затравили бы собаками, вернули бы сюда и тогда… тогда…
— Что бы он сделал?
Девушка в страшном волнении, затаив дыхание, впилась взглядом в лицо Касси.
— Уж лучше спроси: на какую жестокость и низость он не оказался бы способен! Своему ремеслу он выучился от пиратов Вест-Индии. Ты навсегда утратила бы сон, если бы я рассказала тебе все, что мне довелось видеть и что он сам хвастливо рассказывает о себе. Я слышала здесь вопли, которые потом неделями звучали в моих ушах. Погляди, вон там есть место, где стоит обуглившееся дерево с обгоревшей листвой. Земля вокруг него покрыта пеплом. Спроси, что совершалось там, и увидишь, посмеют ли тебе ответить.
— О господи, что ты хочешь сказать?
— Я ничего не хочу сказать. Мне страшно даже вспоминать об этом! Никому не ведомо, что́ предстоит нам увидеть завтра, если несчастный Том будет упорствовать дальше.
— Но ведь это чудовищно! — воскликнула Эмелина. — О Касси, что мне делать? Посоветуй…
— То, что делала я. Исполняй то, что требуют от тебя, хотя бы ненавидя и проклиная.
— Он хотел заставить меня пить эту отвратительную водку… Я не переношу ее!
— Лучше бы пила. Я тоже терпеть не могла водки, а теперь я не могу обходиться без нее. Надо же иметь хоть какую-нибудь радость в жизни… Наше положение кажется нам менее ужасным, когда мы выпьем.
— Моя мать всегда твердила мне, чтобы я никогда не пробовала водки!
— Твоя мать… — прошептала Касси, и выражение глубокой печали легло на ее лицо. — Какое значение имеет то, что говорят матери? Тебя купили, за тебя заплачены деньги, и ты принадлежишь хозяину. Таков порядок здесь, в Америке. Пей водку, пей, чем больше, тем лучше! Тебе будет легче.
— Касси, Касси, сжалься надо мной!
— Сжалиться над тобой? А разве я не жалею тебя? Разве у меня не было дочери? Кто знает, где она теперь и кому принадлежит. Наверно, пошла по стопам своей матери, как и ее дети пойдут по ее стопам. Не будет этому конца! Вечное проклятие тяготеет над нами.
— О, лучше бы я никогда не родилась! — вскричала Эмелина, заломив руки.
— Да, я тоже не раз повторяла это, — сказала Касси. — Если б у меня хватило решимости, я наложила бы на себя руки.
— Наложить на себя руки? Это большой грех… — проговорила Эмелина.
— Не знаю, почему. Это было бы не более грешно, чем вести такую жизнь, как та, что ведем мы изо дня в день… Но в монастыре монахини рассказывали такие ужасы, которые заставляли бояться смерти. Если б только знать, что смерть — это действительно конец, конец всему…
Эмелина отвернулась и закрыла лицо руками.
В то время как в комнате Эмелины происходил этот разговор, Легри, пьяный, упал в кресло и погрузился в глубокий сон.
Легри пьянел редко. Здоровый и крепко сложенный, он с легкостью переносил последствия излишеств, которые свалили бы любого другого. К тому же недоверие к окружающим заставляло его быть осторожным. Но если уж он напивался, то переставал походить на человека.
В эту ночь, в стремлении заглушить голос совести, терзавший его, он выпил больше обыкновенного. Прогнав своих собутыльников, он растянулся в кресле, в котором сидел, и крепко уснул.
Странные видения обступили Легри. Среди тяжелого, беспокойного сна к его изголовью приблизилась закутанная в покрывало женщина и остановилась подле него. Холодной рукой коснулась она его лба. Ему чудилось, что он узнает ее, несмотря на покрывало, скрывавшее лицо. Легри затрепетал. Снова показалось ему, что длинные волосы обвиваются вокруг его пальцев, затем они обхватили его шею, сжимая ее все крепче и крепче. Вот ему уже нечем дышать. Ему чудилось, что он слышит чьи-то голоса, и то, о чем они шептали, заставляло кровь леденеть в жилах. Потом ему померещилось, что он бредет по краю бездны, с трудом удерживая равновесие и борясь со смертельным страхом. Чьи-то черные руки хватали его, раскачивали и швыряли в пропасть. Тогда появлялась Касси. Она хохотала и толкала его в глубину. А женщина с закрытым лицом отбрасывала покрывало — это была его мать. Она отворачивалась от него, и он падал, в то время как со всех сторон слышался смутный шум: стоны, крики и дьявольский хохот.
