— Завтра после уроков приходи на берег. Там лодка смоленая. Найдешь.
— Приду, — сказал Ларик и протянул Кольке руку.
Потом он протянул руку мне. Я сунул ему ладонь, и он ушел.
— Ты еще, может, весь класс позовешь? — говорю я Кольке.
— Не нужно было тогда к ним заходить.
— Вот бы и не заходил.
— А ты зачем пошел?
— Сам не знаю, — говорю.
— Вот и я не знаю, — говорит Колька. — Я пока за столом сидел, вспотел даже. Но Ларик ведь не виноват, он нас не звал.
— Какой еще Ларик? Илларион, что ли?
— Не строй из себя дурачка, — говорит Колька. — Обыкновенный Ларик. Наташин брат. Понял теперь?
— При чем тут Наташа?
— Значит, при чем, — говорит Колька.
Когда Колька ушел, я еще долго стоял на месте и думал о Наташе. То есть не о ней, конечно, а об ее поясе. Я прямо уже видел, как мой нож в ножнах висит на этом поясе. А пояс висит, конечно, на мне.
Все надо и надо…
Весной, хотя день длинный, его не хватает. Все время что-то надо.
Учиться, например, надо. Весной мы отметки исправляем, чтобы к концу года они получше были. Тройки — на четверки, четверки — на пятерки. Один только Батон ухитрился тройку на двойку исправить. Приставал, приставал к учительнице географии, она его вызвала, а он, оказывается, не тот параграф выучил.
Кроме учебы нашему классу разные дела подбрасывают. Восьмой не трогают, он выпускной. Шестые и пятые — мелюзга. И получается, будто мы одни во всей школе.
Три дня, например, после уроков мы разбирали кирпич и доски, складывали их в штабеля, переносили мешки с цементом в сарай.
Получилось это так.
Один раз в конце урока Иван Сергеевич подозвал всех к окну и показал на двор.
— Угадайте, что там лежит?
Ничего нового мы не увидели. Лежали там мешки с цементом, груды кирпича и доски.
— А чего? — сказал Батон. — Ну, кирпич… Уже два дня валяется.
— В том-то и дело, что валяется. А валяется там, друзья, спортивный зал, четыре классных помещения и столовая.
— А им лишь бы сгрузить, — сказал Батон. — А что валяется — наплевать.
— Это верно, — согласился директор.
— Дождь пойдет — пропадет цемент.
— И это верно.
— В сарай бы сложить.
— Хорошо бы, — сказал директор. — Только как? Собрание, что ли, провести на тему: как доставить цемент в сарай?
— Перенести.
— Ну, тогда собрание на тему: кто бы перенес?
— Это мы запросто, — сказал Батон.
— Собрание? — спросил директор.
— Да чего вы все про собрание! Перенесем запросто.
— Об этом я не подумал, — сказал директор.
Вот так мы и поработали.
А мешочки, между прочим, по пятьдесят килограммов. По одному их только директор и физрук носили, а мы по четверо, на носилках.
Дома весной тоже дела хватает.
Отец затеял крышу перекрывать резиновым шифером.
Мать ему говорит:
— Зудит у тебя, что ли? Крыша еще не старая.
Но отец у меня жутко любит все переделывать.
— Современный материал, сто лет простоит.
— Мы сто лет не проживем. Обдерешь ты сейчас крышу, а если дождь?
— Мы с Витьком за два вечера сделаем. Правда, Витек?
Это значит, что мне еще два дня на крыше сидеть.
У отца свое «надо», у матери — свое.
— Вы бы лучше огород под картошку вскопали.
— Пора кончать с огородом, — говорит отец. — Нам картошки десять мешков — за глаза. По осени — купить. И с коровой пора кончать. Горбишься ты с ней всю зиму: то хлебом, то картошкой подкармливаешь. Покупай лучше молоко в совхозе. По деньгам если посчитать — то же и выйдет. Живут же в городе без огорода — не умирают.
— А где их взять, деньги?
— Заработаем.
— Ты сначала заработай. А то только и слышишь: «Дай, дай!» Этой сапожки, этому мопед. И у тебя вроде желания имеются…
— Имеются, — говорит отец. — Давно пора подвесной мотор купить.
— Где же ты на все это деньги возьмешь?
— Так корову-то мы продадим.
— А навоз я с твоего мотора буду брать?
— Огорода не будет, так и навоз не нужен. Посади там лучок всякий, редиску, огурцы — и хватит.
— Понятно, — говорит мать. — О закуске ты беспокоишься. Если уж ты так переломиться боишься, то мы и сами вскопаем. Верно, Витек?
Я стою и думаю: за кого же мне сейчас быть? Огород не копать — это очень хорошо. Но тогда получается, что я против матери. Если копать, то я против отца. Он долго сердиться не умеет, а мать надолго запомнит. Не видать мне тогда мопеда, потому что деньги всегда у нее, а отцу она выдает только на баню и на папиросы.
— Ладно, — говорю, — вскопаем.
— Вот так, — говорит мать. — А у меня тоже желания имеются. Сейчас стиральные машины привезли, в кредит продают.
— А мне-то что, — пожимает отец плечами. — Давай покупай. Будем жить как в сказке. Знаешь: «Жил старик со своею старухой у синего моря»? И была у старухи стиральная машина…
— И куплю, — говорит мать. — У меня и деньги есть.
— Где ж ты взяла?
— А накопила.
Людка весь этот разговор слушала молча, а тут как взвоет:
— А сапожки?!
Я молчу, а сам соображаю: мопед ведь тоже можно в кредит купить. Если каждый месяц по десятке выплачивать, то это не так заметно.
Молча взял я лопату и пошел в огород.
Минут через десять пришел отец.
— Давай, — говорит, — для матери стиральную машину выкапывать. Но это уж точно — в последний раз.
— Ты и в прошлом году так говорил.
Отец рассердился:
— А ты не лезь, когда старшие спорят. Твое дело — молчать.
— И копать, — говорю.
— Правильно, и копать, если мать приказывает.
— А нам в школе объясняли, что у нас все равны. Что-то незаметно, что все равны. Колька будет на мопеде кататься, а я буду копать.
Отец засмеялся:
— Я своих слов обратно не беру. Будет тебе мопед, если без троек кончишь.
— В кредит?
— Быстро ты соображаешь, — ответил отец. — Идея-то не твоя. Но идея хорошая. Я думаю, можно и мопед и мотор купить. И даже машину ей. Рублей по тридцать в месяц придется выплачивать. А картошка у нас своя и молоко свое… Может, и права мать: не стоит в этом году корову продавать?
