Идешь в школу — темно не темно, а так: серость какая-то. На уроках посидишь, выйдешь — светло не светло, а так: видно, что скоро темнеть начнет. Дома посидишь за уроками — трах! — снова темно, пора телевизор включать. Телевизор посмотришь — уже спать пора.
Осенью сидишь и только думаешь: скорей бы зима пришла!
А зимой у нас тоже скучно. На улице делать нечего, потому что темно, одно остается — уроки. От уроков, по-моему, никто еще не развеселился — задают жутко много. Отец, например, с работы приходит в четыре, а я сижу. Мать приходит в пять, а я все сижу. Если все учить как полагается, то и телевизор не посмотришь.
Умник нам объяснял, что времена года меняются потому, что земная ось наклонена. Если ее выпрямить, то у нас будет всегда лето, а на полюсах — зима круглый год, а на экваторе — сплошные тропики. Но сейчас, сказал Умник, выпрямить ее нельзя потому, что в других странах климат тоже изменится, а это не всем понравится. Одни страны будут тянуть в свою сторону, а другие — в свою, и ничего не получится. Выпрямить можно только тогда, когда будет коммунизм на всем земном шаре.
Вот такой у нас Умник умный. Его даже учителя боятся, потому что он всегда знает чего-нибудь такое, чего они сами не знают. Умник все время чего-нибудь читает. Даже когда ест или уроки делает. Слева у него лежит книжка, а справа учебник. Для книжки у него есть специальная обложка, которую можно переставлять с одной книги на другую. Эту обложку он содрал с хрестоматии по литературе. Если мать зайдет посмотреть, как он занимается, у него — полный порядок: учебник, тетрадка и «хрестоматия». Мать уйдет — он свою «хрестоматию» открывает. Зато уроки Умник запоминает с одного раза и двойки получает только тогда, когда ему попадется интересная книжка и он не успеет учебник перелистать.
Зимой у нас только Умник не скучает, а остальным вроде и делать нечего. Катка нет, кино нет, гор тоже нет, а по ровному месту на лыжах кататься неинтересно.
Мать мне говорит:
— У тебя одна забота — учиться. Ни о чем другом думать тебе не надо.
А я возражаю:
— Ты попробуй хоть один раз выучить, что нам на день задают.
— У меня своих дел хватает.
— Тогда не говори.
Отец наш разговор слышал и утерпеть, конечно, не мог.
— В любом деле главное — организация труда, — сказал он. — Хоть даже и в учебе. А если ты не справляешься, то, значит, не умеешь сосредоточиться. Смотришь в книгу, а видишь фигу.
— Может, попробуешь? Может, на спор?
— Давай, — сказал отец. — Два часа — и всем твоим урокам крышка.
— Хватит тебе чудить, — сказала мать. — Не мешал бы заниматься парню.
— Ничего, мам, — говорю я, — историю и химию я уже выучил. Пускай теперь он поучит. А потом будут ему еще алгебра и физика.
Показал я отцу параграфы, он забрал учебники и ушел в кухню.
Когда я решил задачки по алгебре и выучил физику, было уже семь часов. Я заглянул в кухню. Отец сидел в расстегнутой рубахе и ерошил пятерней волосы.
— Прибавь еще полчасика, — попросил он. — Вообще-то я выучил, только вот значки эти химические я начисто позабыл.
— У тебя еще алгебра и физика, — напомнил я.
— Вот и давай их сюда.
Я принес ему задачник по алгебре и учебник по физике, а сам пошел смотреть телевизор. Там уже сидели Людка с матерью. Мать держала на коленях стопку тарелок, вытирала их по очереди полотенцем и не глядя ставила на стол.
Показывали, конечно, фигурное катание. Выступали мужчины. Мужчин я еще смотреть могу, потому что они иногда падают. Я сел на диван и стал ждать, когда кто-нибудь из них грохнется. Ждать пришлось долго. Наконец один упал — и Людка с матерью охнули. Но он, конечно, тут же вскочил, и все мое удовольствие продолжалось одну секунду.
Людка вздохнула.
— Мам, а он красивый, верно?
— Мальчик еще совсем… — отозвалась мать.
— А все равно красивый…
Я наклонился к Людке:
— Замуж за него хочешь?
— Дурак, — ответила Людка не оборачиваясь.
Мать посмотрела на меня, но ничего не сказала, только вздохнула.
А я пошел на кухню, к отцу.
— Что, уже? — спросил отец.
— Уже три часа прошло.
— Да я бы раньше мог, вот формулы подзабыл…
— А вообще-то ты уже проспорил.
— Ладно, — сказал отец, — давай проверяй.
Одна задачка по алгебре с ответом у отца не сходилась. Я сверил со своим решением и нашел ошибку.
— Троечка, — сказал я.
— А четверку нельзя? — неуверенно спросил отец.
— Мы с вами не на базаре, — ответил я ему словами нашего математика.
По химии отец засыпался сразу. Он написал реакцию, но объяснить ее не смог.
— Двойка!
— Но я же все написал! — возмутился отец.
— Ты не написал, а списал из учебника.
— Да позабыл я эти чертовы значки!
— Ты запоминаешь ме-ха-ни-чес-ки, — ответил я ему словами нашей химички. — А мне нужны зна-ни-я. Давай по истории.
Про восстание Степана Разина отец рассказал общими словами, как в учебнике написано. Я его слушаю и киваю головой, как наша историчка, будто соглашаюсь и даже мне нравится, как он отвечает. Кончил он, а я ему — трах!
— Год начала восстания?
— Тысяча шестьсот… там еще с чем-то…
— С чем?
— Да разве так это важно?
— Основные исторические даты вы должны знать назубок, — ответил я ему словами нашей исторички. — В каком году восстание было подавлено?
— Ну… тоже около этого.
— Около чего?
— Тысяча шестьсот с копейками.
— Мне нужна точная дата, Мурашов! — сказал я.
— А черт ее знает, — махнул рукой отец. — Помню, еще кино какое-то было, тоже вроде про него…
— Кино тут ни при чем, — спокойно сказал я. — Ты бы мне еще песню спел, какую вы с гостями поете: про Стеньку Разина и как он обнявшись с княжной сидит. Двойка, Мурашов. Давай физику.
— Физику я не успел.
— Почему же другие успели, Мурашов? — спросил я его словами нашего физика.
— Ладно, — засмеялся отец, — кончай трепаться. Сдаюсь. Неужели у вас эти даты требуют с такой точностью?
— В этом и дело, — сказал я. — Если без дат, то еще жить можно было бы. Эта история вся в датах, места на ней нет живого от этих дат. Понял теперь, какая у меня легкая жизнь?
— Понял, понял, — сказал отец. — Я же не возражаю, что проспорил. Чего теперь возьмешь-то с меня?
