— Боюсь, что вы очень страдаете…
— Вполне достаточно, чтобы не скучать, и даже, пожалуй, немножко больше. Но я послала за вами не для того, чтобы жаловаться на свои несчастья и колики в брюхе; мне просто хотелось повидать вас, пока не поздно. Как Глэдис? Нет, ни в коем случае не привозите ее сюда. Я теперь неподходящее зрелище для маленьких девочек. Просто поцелуйте ее от меня и скажите, чтобы она была хорошей и благовоспитанной девочкой. Да, кстати я уж сразу отдам вам то, что приготовила для нее, чтобы потом не было никаких хлопот.
Передайте мне мою шкатулку с драгоценностями — вон тот ящичек из слоновой кости на туалетном столике.
Беатриса покраснела.
— Пожалуйста, не оставляйте ей ничего ценного. Гораздо лучше будет, если…
— Ну, ну, не ощетинивайтесь. Я не граблю ни жену Тома, ни своих дочерей. У них у всех столько побрякушек, что они не знают, куда их девать.
Кроме того, это не фамильная драгоценность Денверсов; оно мое собственное.
Мне кажется, я могу подарить моей крестной дочери ожерелье, если мне так хочется.
— Я думаю о Глэдис. Ей не следует иметь вещи, неподходящие к ее положению.
— Моя милая, но ведь вы не знаете, каково будет это положение. Ей можно ничего не говорить, пока она не вырастет, а тогда, если она предпочтет деньги, в ее воле будет продать камни. Ну, ладно, ладно, кладите его в свой ридикюль и хватит об том. А теперь у меня есть к вам поручение от Тома. Он советует вам с Генри списаться с одним молодым фермером, который ездит по Англии, сравнивая системы ведения хозяйства, и пишет об этом. Судя по всему, его собственная ферма не приносит дохода, однако Том о нем самого высокого мнения. Куда девалось это письмо? Я же сказала этой дуре, чтобы она положила его тут. Безмозглая курица! А, вот оно… «Мистер Артур Юнг, Северный Миммс, Хартфордшир». И дальше он пишет: «Ему бы надо посмотреть, что Телфорды сделали из Бартона».
— Что из него сделал Генри, — запротестовала Беатриса. — Если Бартон в лучшем состоянии, чем другие поместья, это потому, что Генри заботится о своих арендаторах.
— И потому, что за ним стоит умная женщина, — настолько умная, что остается в тени, предоставляя ему пожинать всю славу за свои чудеса.
Беатриса неловко засмеялась.
— Жена фермера должна помогать мужу. Но вы, вероятно, считаете меня очень самодовольной, если думаете, что наши скромные успехи кажутся мне чудесами.
— Раз уж вы об этом заговорили, — последовал невозмутимый ответ, — я скажу вам, что считаю вас самым надменным человеком из всех, кого я знаю, и, пожалуй, самым необыкновенным.
Несколько секунд Беатриса не могла подыскать ответа.
— Не понимаю, — сказала она наконец, — чем я так провинилась, что вы думаете обо мне подобные вещи.
— Ничем. Вас нельзя упрекнуть ни в дурном поведении, ни в дурных манерах; это кое-что похуже.
— Что же это?
— Богохульство. Ожесточение против создателя за то, что жизнь была к вам сурова.
Брови Беатрисы поднялись.
— Разве? В чем же? Мне казалось, что меня можно назвать счастливицей.
Страшное лицо закивало ей с прежней насмешливо-одобрительной улыбкой.
— Беатриса Телфорд, неужели вы не знаете, что лгать умирающим грешно?
Или вы считате, что умирающим не следует совать нос в чужие дела, а?
Пожалуй, что и так; не бойтесь, я не преступлю границы. Было вполне достаточно того одного раза, когда вы поглядели на меня с тысячемильной высоты и подумали: с какой стати эта старая жирная свинья сует повсюду свое рыло? Да, да, моя дорогая, было именно так. Ну, допустим, я старая жирная свинья. Что из этого? Ведь свиней создал господь, не так ли? И если они ему нужны — кто вы такая, чтобы возражать?
Старуха предостерегающе подняла руку. Она уже не шутила и внушала трепет, словно дряхлая сивилла.
— Или вы думаете, что жизнь была сурова только к Риверсам? Хотите послушать, какова была моя молодость? Первая ее половина была потрачена на то, чтобы как-то защищать младших сестер от озверевшего пьяницы, — защищать мою мать было уже поздно; а вторую я провела, рожая восьмерых детей человеку, который никогда меня не любил. Но все это в порядке вещей. А потом я научилась ценить хорошую шутку, хороший обед и хороший стакан пунша. Быть может, я любила их слишком сильно. Настанет день, когда вы тоже полюбите что-нибудь слишком сильно, и тогда — помоги вам бог! Нет, не шутку и не обед — для этого вы слишком похожи на своего отца и на святого простачка, вашего братца. И не думайте, что я имею в виду мужчину; вас погубят не плотские желания, а сатанинская гордость вашего сердца.
— Леди Монктон, — ответила Беатриса, помолчав, — я не понимаю, ни что вы говорите, ни почему вы это говорите. Я чувствую, что вы хотите предостеречь меня, но не знаю, против чего.
— Против лицемерия.
— Лицемерия? — медленно повторила Беатриса.
— Именно. Вы терпеть не можете лицемерия, я тоже, хоть мне и пришлось лицемерить всю свою жизнь. Ну а что вы такое, как не законченная лицемерка, только наизнанку?
— Я все еще не понимаю, — недоуменно сдвинув брови, ответила Беатриса.
— Лицемерка? Не спорю, — как и большинство из нас, я полагаю. Но почему наизнанку?
— Большинство из нас всю жизнь пытается убедить окружающих, что мы умнее или лучше, чем на самом деле, не правда ли? Вы же притворяетесь перед людьми глупой, а перед самой собой — скверной. Кого вы хотите обмануть?
Ангела, ведущего запись ваших грехов? Ничего не выйдет, дорогая: он жил долго, и ему знакомы все эти штучки.
— А может быть, я на самом деле скверная, откуда вы знаете? — спросила Беатриса, глядя ей прямо в лицо. — Что вы, собственно, знаете обо мне?
Насмешливые старые глаза вдруг стали нежными.
— Только то, что вы ужасная дурочка, такая же, как все, и что я вас очень люблю.
— Почему?
Леди Монктон рассмеялась.
— Бог знает. Вы ведь не очень милый человек, если заглянуть поглубже.
Но зато настоящий.
Беатриса стиснула руки.
— Неправда. Я насквозь фальшива. Но я по крайней мере это знаю.
Бесформенная ладонь легла на ее руку.
— Так значит — поэтому. Редко кто из нас умеет это понять. Я не хотела делать вам больно. Вас, Риверсов. страшно тронуть — того и гляди потечет кровь. Девочка моя, ты очень хорошая.
Через мгновение больная с криком схватилась за живот. Ее лицо страшно исказилось.
— Опять начинается! Уходите, пока я еще не начала вопить. Нет, я не хочу, чтобы вы здесь оставались. Пусть у вас сохранится хоть то небольшое уважение, которое, быть может, я вам внушала. Ну, идите, идите и пошлите сюда мою невестку. Она будет уважать меня, как бы я себя ни вела, ибо это ее долг. Фу! Кроме того, она сама орет на весь дом каждый раз, когда рожает, а вы в таких случаях молчите, как мне говорили. Вот, в частности, разница между нами. О господи! Идите же, говорю вам. И прощайте.
