— Король или Пелэм, как ты думаешь? — поинтересовалась императрица у мужа.
— Разумеется, Пелэм!
— Жалко.
— Почему?
— Потому что король помрет всего через год, а Пелэму еще лет десять коптить небо. Хотя… мы же могли не знать того, что король у них никто и звать его никак?
— Могли, ну что?
— И якобы санкционировали наложение проклятия на Георга!
Надо сказать, что императрицу иногда тянуло похулиганить не слабее, чем ее мужа, и сейчас, судя по горящим глазам Елены, был как раз тот самый случай.
— Как ты это себе представляешь?
— Ну, например, так. На площадь перед Тауэром выходит православный монах в полном парадном облачении и, воздев к небесам крест, возопиет… возопивает… в общем, начинает орать во всю глотку:
— Да будь ты проклят именем того, этого и еще кого-нибудь, подлый цареубийца Георг Ганноверский! Да помрешь ты в мучениях, и да падет слабоумие на твоих детей!
После чего быстро смывается. Вряд ли успеют поймать, все же произойдет неожиданно, да и прикрытие у него будет.
— Хм, — задумался император, — со слабоумием это ты хорошо придумала. Действительно, ведь его сын скоро слегка поедет крышей, а под конец жизни это будет уже не слегка, над ним даже регентство учинят. Вот только, насколько я в курсе, в православии проклятья не практикуются.
— Думаешь, в Англии об этом знают? Да и мало ли — может, это они раньше не практиковались. А теперь, в связи с изменившейся международной обстановкой, начали.
— Интересно… но мы ведь не знаем, как помрет король. В ноутбуке только дата смерти, а диагноза нет. Вдруг без мучений?
— Ничего, монаху простят такую неточность, — Елена была в ударе. — Не каждый ведь день кого-то проклинать приходится, можно и слегка ошибиться от недостатка опыта.
— Ладно, а на каком языке твой монах проклинать-то будет?
— Как то есть на каком? Разумеется, на английском, кто ж там церковнославянский поймет.
— Да уж, Лена, идея твоя бредовая, но интересная. Ведь в случае успеха когда-нибудь тому же Пелэму может прийти письмо типа "сэр, вы там поосторожней, а то ведь проклятья — штука для здоровья очень вредная". Глядишь, и засомневается. Официально же мы будем ни при чем и даже какой-нибудь меморандум выпустим — мол, господа, вы же образованные люди, как можно верить во всякое мракобесие! Пожалуй, я посоветуюсь с Анютой. А с братцами Орловыми что будем делать?
— Да пусть себе живут, — пожала плечами императрица, — неужели ты из-за них хочешь с Лизой ссориться?
— Не хочу. Ладно, хрен с ними, чтоб только в России не появлялись.
Глава 28
Маркиза Александра де Помпадур с самого начала нового, тысяча семьсот шестидесятого года пребывала в приподнятом настроении. И было отчего! Людовик Пятнадцатый наконец-то в открытую начал демонстрировать, что она ему надоела. Нет, первые признаки неудовольствия у короля появились еще полгода назад, сразу после не самого для Франции удачного окончания войны, уже названной Трехлетней. Но поначалу король старался держать свои чувства в тайне, а вот теперь перестал. И это означало, что до опалы — ура, наконец-то! — осталось совсем немного.
Наверное, при желании маркиза могла бы как-то нейтрализовать королевское неудовольствие, а то и вовсе не допустить его, но зачем? Ищите дур в другом месте, ведь разрешение на возвращение в Россию уже получено. Причем способ грядущей эвакуации должна была определить сама Александра, Москва заранее одобрила любой, вплоть до экстренного. Однако играть столь грязно маркиза не собиралась. Сбежать, чтобы весь мир потом узнал о ее работе на русских? Фу, как некрасиво. Нет, работать следовало иначе. Во исполнение чего маркиза хоть и сдержано, но все же достаточно заметно демонстрировала свое глубочайшее отчаяние по поводу того, что от нее отдаляется единственный близкий человек на всем белом свете — его величество Людовик Пятнадцатый. Хотя хотелось Сашке совсем иного: вспомнить бурно проведенную молодость и со всей силы врезать тому величеству носком изящного сапожка по яйцам, и как согнется — добавить коленом в рыло. А потом вскочить на лихого коня и галопом ускакать из Парижа и вообще из Франции. Но, к сожалению, подобное отдохновение для души выходило за рамки допустимого.
Так вот, маркиза де Помпадур якобы пребывала в отчаянии. И, значит, когда король официально объявит об опале своей бессменной фаворитки (да сколько ж можно сопли жевать, скотина ты нерешительная?! Терпение уже кончается!), отчаяние маркизы станет нестерпимым. И она, обливаясь слезами, отправится в Россию, где ее, скорее всего, будет ждать казнь. Но так как жизнь без Людовика все равно не имеет смысла, то пусть казнят, гады! Она примет смерть гордо и с именем любимого на устах. Примерно так будет написано в прощальном письме королю.
А гады возьмут и не казнят! То ли испугаются королевского гнева, то ли просто из вредности. И вместо казни заточат в монастырь. Государь в последней радиограмме лично сообщил, что загородный дом для Александры, внешне действительно напоминающий монастырь, уже вовсю строится. Он расположен с левой стороны Калужского тракта, примерно в километре от заставы, то есть практически напротив того места, где скоро появится новый императорский дворец.
В общем, Александра пребывала в чемоданном настроении и с нетерпением ждала, когда же наконец король скажет что-то вроде "мадам, мы считаем, что вам более не следует появляться при дворе". Неужели это так трудно? А то ведь нет уже никаких сил видеть эту помойку, в смысле Париж, и обонять ароматы Версаля, скорее уместные в отхожем месте, нежели в королевской резиденции. От французского языка — изжога. Более того, Александра недавно с чувством, близким к ужасу, обнаружила, что она и по-русски говорит так, будто у нее застарелый насморк! Нет, скорее домой, а то тут недолго одичать вообще до потери человеческого облика. К тому же Анюта писала, что Москва за время Сашкиного отсутствия сильно изменилась к лучшему, некоторые места теперь просто не узнать. Надо посетить Глашу, то есть бывшую мадмуазель д'Альбон, к которой король в свое время испытывал особенно теплые и продолжительные чувства — настолько, что по завершению тесных отношений сам подобрал ей мужа и даже почтил высочайшим присутствием свадьбу. Так вот, надо сказать Глаше, ныне баронессе де Валенс, чтобы она переходила к активным действиям, король явно не будет против. Ну, а коли у баронессы не получится, в резерве имеется бывшая проститутка Жанна-Мария Готье. Она хоть и чистокровная француженка, не симпатизирующая России и не имеющая ни малейшего понятия о Невидимой службе, но рычаги воздействия на нее есть, причем не в единственном числе.
Король наконец-то решился только в середине мая. Да и то он не стал ничего говорить лично, а прислал письмо аж на двух листах, где благодарил маркизу за долгую и верную службу и несколько раз подряд намекал, что она, наверное, переутомилась и нуждается в длительном отдыхе где-нибудь подальше от Парижа.
