Стасик то пробирался среди оплетенных ползучим кустарником скал, то бежал по песку вдоль очень широкой и очень синей реки за уплывающим пароходом, то искал кого-то на узких улицах незнакомого города… И в конце концов находил! Другого мальчишку. Веселого, бесстрашного, с ясным лицом — похожего на того, который был в комнате Полины Платоновны на портрете. И тогда начинался самый хороший сон. Стасик и этот мальчишка запускали с крыши самодельный самолет, ловили в лесной траве светящихся кузнечиков, летали, обнявшись, на доске качелей, подвешенной не к веревкам, а к солнечным лучам. И дрались иногда с бледными чичами.
Чич было много. Они нападали толпой. Но как нападали, так и откатывались, прижимая к синякам и ранам немытые лапы. Потому что Вильсон и его друг сражались самозабвенно… Чаще всего бой шел на скалистой площадке, у тесного входа в пещеру. Там, в этом гроте, было спрятано какое-то сокровище. Какое — не знали ни Стасик с другом, ни их враги. Но в темной глубине пещеры горело желтым светом окно с плавно закругленным верхом и переплетом в виде буквы «Т». И нельзя было подпустить пиратов к этому теплому и доброму окну. Звенели сабли, кортики и ятаганы, синий пистолетный дым клочьями застревал среди горячих камней, бледные враги с воем катились вниз, теряя рваные треуголки и башмаки. И к двум пацанам в синих матросках и красных галстуках с блестящими пряжками подступиться не могли. Потому что те стояли спиной к спине и так сверкали клинками, что ветер летел, будто от пропеллеров…
Шарик смотрел на это со стороны. Со смесью радости, зависти и ревности. Потому что не он отбивался от врагов спина к спине с Вильсоном. А так хотелось быть на месте того мальчишки!
Да, чтобы дружить с мальчиком по-настоящему, надо стать мальчиком самому. Конечно, можно сказать, что в душе Белый шарик и так был мальчишкой. Но это утешение годилось лишь до поры до времени. Душа душой, а хочется, чтобы в жизнях друзей побольше было одинакового. Чтобы зимой вместе на лыжных горках, а летом на реке; чтобы вдвоем бегать в кино «Победа» на «Золушку», «Чапаева» и трофейных «Мушкетеров». Чтобы знать эту жизнь, как Стаська — на вкус, на запах, на ощупь. И чтобы — спина к спине, когда встретится компания Чичи. «Держись, Матрос Вильсон! Они не пройдут!..»
И чем дальше, тем сильнее хотелось этого. Но Шарик боялся признаться Стасику в таком желании. Во-первых, почему-то очень стеснялся. Во-вторых, было страшно, что мальчишка из него, из Шарика, не получится.
Нет, само физическое превращение в мальчика не казалось Шарику трудным. Хитрости живых клеток ему были известны, и создать в своем сознании матрицу мальчишечьего организма ничего не стоило. Этакий штамп, чтобы потом — шлеп — и готов пацан с головой и ушами, с руками и ногами, лет десяти с виду. Но что внутри этой ушастой головы? Как быть с характером и прочими неуловимыми нейро-энергетическими полями, которые называются словом «душа»? Для души матрицу не слепишь. И если сейчас — тяп-ляп и готов мальчишка, то это будет наверняка второй Стасик. Второй Матрос Вильсон. Потому что ничьей другой мальчишечьей души Белый шарик не знал. А зачем Стасику двойник? Он и от себя-то не в восторге, а тут, пожалуйста — еще один такой же!..
Конечно, хорошо бы влиться в мальчишечье тело уже со своей собственной душой и характером. Но вот тут-то и начинался главный страх: есть ли у него, у Белого шарика, эти человеческие свойства? Одно дело жить в пластмассовом шарике и откликаться резонансом на Стаськины мысли и чувства. Другое… Вот получится ли это «другое»?
…Впрочем, скоро он сообразил, что какой-никакой характер у него есть. Потому что не может портиться то, чего нет, а Большой Белый шар прямо заявил Шарику:
— Голубчик мой, я вынужден сказать, что порой твой характер делается невыносимым. Ты то и дело споришь со старшими.
— Дитя растет, скоро переходный возраст, — хмыкнул Красный шар.
— За такие «переходные» фокусы раньше быстренько попадали под черное покрывало, — прокряхтел Темно-красный шарик. Он, видимо, по старости лет забыл недавние события. Шарик только фыркнул.
— Нет-нет, мы очень благодарны тебе за то, что ты так храбро разделался с покрывалом, — заторопились, просто закудахтали Желтые близнецы. — Но зазнаваться — это очень-очень нехорошо. Это крайне повредит тебе в момент Возрастания…
— Еще больше повредит то, что он так безрассудно тратит энергию, — напомнил Большой Белый шар.
— Чтобы покрывало разодрать — это безрассудно, да? Это вы сейчас так говорите, а тогда…
— Ну, хорошо, хорошо… Но нельзя же теперь жить за счет одного подвига. Надо думать о постоянных обязанностях и о будущем. А ты тратишь энергию на посторонние дела, на игрушки.
— Моя энергия, хочу и трачу, — буркнул Шарик. Впрочем, негромко, про себя.
А про постоянные обязанности он не забывал. Не надо думать, что он проводил со Стасиком дни и ночи, беседовал да сны смотрел. Когда необходимо, он занимался своими звездными делами. Его серия двойных веерных импульсов дала в Сети такой резонанс, что о «Белом малыше» заговорили по всей округе.
Были, правда, и просчеты, а один факт совсем скандальный. Шарик засмотрелся Стаськиным сном про полет на зеленом аэростате и постыдно прозевал отраженный импульс переменной частоты аж из самого дальнего запределья. А перехватить его и направить по касательной к большой дуге Сети мог только он, Белый шарик: он один в этой области пространства имел нужный отражательный индекс. И прошляпил!
Тут уж он услыхал про себя много чего. И не только от шаров-воспитателей, а от всех ближних и дальних соседей. И ответить нечего… И понял Шарик, что чувствовал друг Вильсон, когда забыл закрыть печную вьюшку, умчался с лыжами на горки Банного лога и выстудил комнату. «Растяпа безмозглая, только улица у него на уме! Катя и так кашляет, а ты в доме Северный полюс устроил! Вот запру лыжи в чулан!..» И ясно было, почему Стасик не огрызнулся и не обиделся, а только потер место, по которому попало скрученным фартуком. Чего уж тут…
2
Однажды Шарик спросил:
— Вильсон, ты опять не помнишь, что видел во сне?
— Ой, помню! — обрадовался Стасик. — Здорово было! Мы… с каким-то мальчишкой, с хорошим таким, пиратов лупили! Они лезут снизу по скалам, а мы — ж-жах! ж-жах!.. Какую-то пещеру защищали. Только я не понял, при чем тут пещера? Зачем она?
— Наверное, это грот в скалах, — осторожно разъяснил Шарик. — У тебя же песня любимая: «Мы спина к спине у грота отобьемся от врага»…
— Не-е! — Стасик даже сморщился. — Ты что говоришь! В песне грот — это мачта!
— Какая мачта? — Шарик расстроился. Зря, значит, делал этому сну подсказку.
— Обыкновенная! Самая большая на корабле. С реями, с вантами, наверху клотик.
— Что? К… лотик?
— Ну да! Не знаешь разве? Такой шарик плоский… — Стасик засмеялся. — Вот будешь подолгу под подушкой лежать, тоже сплющишься, как клотик…
— К… лотик… А лотик? Это что такое? Есть такое слово?
